– …
– Договорились. Я люблю вас, Леонид Михайлович, и безмерно уважаю. Привет вашей очаровательной супруге.
Алик умирает. Последней угасающей мыслью почему-то оказывается цитата из Маркса: «За триста процентов прибыли капиталист убьет и родную мать». «А меня за тринадцать миллионов убили, – думает он. – Нет не за тринадцать, за восемь. Тринадцать минус пять восемь будет. Восемь…»
Пепельница остановилась в миллиметре от виска. Банкир тяжело дышал. Рука его дрожала. Алик кожей чувствовал холод мрамора.
– Т-т-т-т-т-т-т-т-т, – банкир повторил букву «т» раз двадцать. То ли зубы у него стучали, то ли сказать что-то пытался.
– Т-т-т-три, три миллиона. Не больше.
«Боже мой! – осознал весь ужас произошедшего Алик. – Он меня и вправду убить хотел. За восемь миллионов. Чудо произошло, чудом я спасся. Осталось в Андрюше немного человеческого. В последний момент остановился. Заигрались мы все. И он, и я. В дурацкие игры заигрались. В дьявольские. Я ему ментов привел, а он мне пепельницей по голове…»
– Т-три м-ми-л-ли-о-н-на. Н-не б-бо-ль-льше. Н-не б-бо-льше. Т-три…
Заикался банкир, дрожали его руки, в глазах догорало безумие натуральное. Тяжело человеку узнавать про себя новые и страшные вещи. Бунтует одна половина человека, не хочет смиряться со знанием навалившимся. А другая половина говорит: ну вот же, было. Сам видел, было. С ума сходит обычно человек тогда или в маньяка превращается бесповоротно.
Алик медленно и осторожно поднялся из кресла и вытащил из руки Андрея колеблющуюся пепельницу. На стол ее поставил аккуратно. Банкир позы не изменил, все так же стоял с вытянутой подрагивающей рукой, только рука была без пепельницы.
– Т-три, т-три, н-не б-б-больше… – Андрюша мотал головой из стороны в сторону, все глубже увязая в безумии.
Алик очень нежно, нежнее, чем девушку хрупкую, бережнее, чем младенца грудного, обнял банкира и погладил по голове.
– Ну что ты, что ты, – сказал. – Не надо. Не надо так. Ты прости меня, дурака старого. Заигрался я, суперменом себя почувствовал. А какой из меня супермен? Такой же, как из тебя. Жена, дети. Кушать они хотят, вот и все мое суперменство. Прости меня. Не надо…
– А? Что? – очнулся Андрей и недоуменно посмотрел по сторонам. – Что это было?
Он освободился из объятий и пошатываясь пошел к своему столу. Плюхнулся в кресло, обхватил голову руками, прошептал отмороженно:
– Я, я, я же тебя убить мог. Я тебя… Я готов был… Как же это, что же… Получается, я… Будь оно все проклято! Зачем? Почему? Кому это нужно все? Да пошла она на хер, жизнь эта сучья. Не хочу, не могу больше. Не буду.
Он закрыл лицо руками и начал трястись. Плечи его заходили ходуном, а потом послышался приглушенный вой. Андрей плакал. Они не были близкими друзьями. Да и близкие друзья при Алике не плакали. И он не плакал при них. А тут… Вид плачущего банкира разрывал душу. Много горя есть в жизни. Кто-то умирает в муках. Многие голодают, большинство унижены беспредельно. Ничего его не трогало. А банкир трогал. Рвал мозг, кромсал сердце, дышать не давал. Не его было жалко, себя. Точнее, и его и себя.
«Блядь, блядь, блядь, – матерился он мысленно. – Докатились, дожили. Финиш, сука. Он убийца, а я мент. Глухарь, твою мать, из убойного отдела или откуда там? Только деньги люблю очень. Некуда дальше падать. Вот она, сука, преисподняя при жизни. А ведь мы же нормальные ребята, были нормальными. Хорошими были, «Трех мушкетеров» читали. Песни замечательные слушали. «Но если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день». Я же жил так. В молодости жил, верил. А сейчас? Какая, на хрен, пачка сигарет? Нам и целого мира мало. И вот, пожалуйста, я мент, а он убийца. Из-за денег проклятых все. Что они с нами сделали? Что? Что?!»
Плакать захотелось ему вместе с банкиром. Лить слезы горячие, чтобы хоть немного, хоть чуть-чуть вернуться к себе молодому, когда пачка сигарет… Не заплакал. Разозлился внезапно. Понял, что не может, просто не может жестко обуть Андрея. Знал, что пожалеет потом сто раз, что жаба по ночам его душить будет. И что семью свою обкрадывает, знал. Но не мог, не мог просто. Просто не мог…
«А вот хрен вам всем в грызло! – заорал он про себя. – Я человек! Человек еще! Срал я на ваши зеленые бумажки с высокого пригорка!»
– Слышь, Андрюха, – сказал хрипло. – Хорош рыдать. Не тринадцать ты мне должен, а восемь. Бесплатно тебе увеличение капитала обошлось. Восемьдесят миллионов у нас взял. Восемьдесят вернешь. Ни центом больше. Семьдесят два шефу отправишь, восемь мне.
– И миллион штрафа в восемь входит. Ладно?
Слезы на глазах банкира мгновенно высохли. Как будто и не плакал секунду назад.
«А может, он меня разводит? – подумал Алик. – Слезы, пепельница, руки дрожащие. Похоже. Это на него похоже».
Денег становилось стремительно жаль. Пять миллионов, даже шесть миллионов долларов вместе со штрафом. Не шутка. Планка снова отодвигалась. Багамы уплывали в закатную дымку. С другой стороны, семь миллионов профита тоже неплохо. И с банкиром удастся сохранить хорошие отношения. Не хотел бы он иметь Андрюшу во врагах. Даже на Багамах не хотел. А деньги? Что деньги? Новые заработает. Плевал он на них с высокого пригорка только что. Удовольствие, кстати, получил нехилое. Человеком себя почувствовал. Стоило оно того.
«Не он меня разводит, я сам себя развожу, – решил Алик. – А раз так, то надо разводиться».
– Входит, – ответил он банкиру. – И выходит. Шучу. Входит миллион штрафа в восемь. Но менту сотку евро за труды ты сверху дашь. Это не обсуждается.
– Договорились, – быстро, очень быстро ответил Андрей и протянул ему руку.
Он руку жать не торопился. Максимум захотел выжать из ситуации, раз уж так получилось.
– А все-таки ты меня развел, шельмец. Слезы эти, рыдания. Молодец. Великий актер в тебе умер. С голливудскими гонорарами.
– Да ты что? Я искренне, я по-настоящему…
Он знал, что искренне. Такое не сыграешь. И радость сэкономленным деньгам тоже настоящая. Сложные существа люди. А сложные люди еще сложнее. Все у них по-настоящему. Сам такой, понимал все. А еще он понимал, что для их будущих деловых отношений с Андреем лучше, если бы он думал, что он развел, а не его. Или хотя бы допускал такую мысль.
– Да ладно, развел и развел, – сказал Алик и пожал протянутую руку. – Один-один.
Они посмотрели друг на друга, и оба с облегчением поняли, что обиды ни у кого не осталось. Действительно не осталось. Несколько секунд они стояли, сцепив ладони, а потом синхронно рассмеялись и обнялись.
Финал битвы за светлое будущее прошел на удивление быстро, легко и неэмоционально.
Даже когда швейцарские гномы подтвердили Алику зачисление на его офшорный счет пяти миллионов долларов, он не почувствовал ничего. Два миллиона банкир все же зажал, но божился заплатить после подписания ЛМ бумаг об отсутствии претензий по сделке. Накатал расписку кривым почерком, сунул ему в карман, обволок его голосом ласковым и глазами добрыми. Упросил.
