Не хотелось отвечать, но ответил.
– Слышу.
– Лучше бы тебя не было. Лучше никакого смысла, чем такой. Черви пускай лучше сожрут и небытие. Скажи, а ты можешь сдохнуть? Взять и умереть. Если можешь – сдохни. Сделай единственное доброе дело в своем поганом существовании. Закончи весь этот бред. А если мы с тобой закончимся, еще лучше. Нет никого, ни тебя, ни нас.
Очень важно показалось переубедить Антуана. Доказать ему. Объяснить. Смысл нарисовать. Жизнь от этого зависела, показалось.
– Есть мы, Антуан, – грустно сказал Алик. – Я есть, и ты есть. И все вокруг есть.
– Есть, – ответил Антуан и заплакал.
Неожиданно они потянулись друг к другу. Обнялись. Они стояли на холме над разрушенным городом. Не любили друг друга. А все же живая душа рядом. Страдающая. На кусочки порванная, однако живая. И легче стало немного обоим. Антуан плакал. Из глаз Алика струился песок. Сухой и невесомый, как сахарная пудра. Желтый, как желчь. Не понимал он, что с ним происходит. Но легче становилось. Отпускало. Живое что-то внутри прорастало. Нежное, зеленое, человеческое…
«Грязь пошла, – подумал он вдруг. – Как много грязи во мне. Из праха земного создан и в прах обращусь. Уже обращаюсь…»
Он приготовился умереть. Превратиться в вихревое облачко едко-желтой пыли. Рассеяться. Прекратиться. Исчезнуть. Рад даже был. Настрадался много. Избавлением смерть показалась. Свободой.
Проклятая рефлексия не покинула его. Дурацкая привычка оценивать ситуацию как бы со стороны была с ним до конца. Алик представил, как произойдет его такая романтичная и желанная смерть. Вот стоит Антуан. Плачет. Смысла ищет. Обнимает нелюбимого, но все же всемогущего и живого бога. И бог его обнимает. И вдруг фьюююють. И нет бога. Ушел сквозь пальцы. Песочком просыпался. Парень и так в дауне. Сомневается во всем. А тут еще бог на прощание приветик подкинул. Тщету и бренность всеобщую показал как бы. Не дело… В голове закрутилась идиотически бодрая песенка: «А помирать нам рановато. Есть у нас еще дома дела». Песок перестал струиться из глаз. Все живое и зеленое внутри на время исчезло. Зато вновь ожил неунывающий вертлявый аферист с маленькими симпатичными рожками на выпуклом лбу.
«Смысл, говоришь? – усмехнулся про себя Алик. – Дам я тебе смысл».
– А вот сейчас ты готов, – сказал он и отстранился от Антуана, отступил на шаг, окинув оценивающим взглядом, как художник, любующийся законченной картиной. – Точно готов. Сдал ты экзамен. На троечку с минусом, но сдал. Поздравляю. Зачет.
– К чему готов? Какой экзамен? – Антуан от удивления перестал плакать.
– Ну как же ты забыл? Я же говорил, что не просто так с тобой валандаюсь. Планы у меня на тебя большие. А ты думал, шутки это? Думал, богу заняться больше нечем? Воскрешать тебя, убивать, снова воскрешать. Рок-звезду из тебя делать. Зажигать с тобой в образе сисястых телочек. Города ради тебя рушить. Спектакли любительские с ангелами разыгрывать. Думаешь, времени у меня много?
– Это проверка была? – догадался Антуан.
– Можно и так назвать.
– Зачем, Господи?
– Понимаешь, дружище, – Алик подхватил его под руку и начал прогуливаться, как Сталин с больным Лениным в Горках. – Бог один ведь. Один, един и так далее. Согласен? Один, короче. А вас много. И поверь мне, не только здесь и не только вас. Вселенная большая, за всем не уследишь. Нет, я конечно, всемогущ. Буквально все могу. Смотри.
Он щелкнул пальцами, и Аликов стало много. Около трехсот Аликов стояло вокруг обалдевшего Антуана.
– Если бы ты знал, как мы одиноки, – хором сказали Алики. – То есть не мы, а я.
Антуан не выдержал и рухнул на колени. Стал шепотом молиться.
«Это хорошо, – подумал Алик. – Вот и страх божий к парнишке вернулся. Пригодится это ему в жизни».
Алики синхронно подняли ладони и одновременно щелкнули пальцами. Не успел еще звук от щелчков утихнуть, а Алик уже вновь оказался в единственном экземпляре. Поднимал упавшего Антуана с колен. Подхватывал его под руки.
– Понял, дружище? Как ни мультиплицируйся, а бог все равно один. И рук буквально не хватает. Вот и приходится в каждом мире заместителя подбирать. Уполномоченного, так сказать, по правам человека.
– Так ты из меня заместителя сделать хочешь?
– Из тебя. Достоин ты. Долго присматривался, проверял и понял – достоин. Только не заместителя, а круче. Больше, чем пророка, больше, чем святого. Мессию. Сына своего почти. Усыновляю я тебя.
– Господи! Я не смогу, не сумею. Я просто человек обычный. Это такая ответственность. Так трудно. Неужели других нет, достойных. Есть же, Господи, умнее, добрее, лучше…
– Во-первых, мне виднее. А во-вторых – не дрейфь. Все получится. Я тебе все полномочия дам. Силой наделю. Чудеса делать будешь. На первых порах помогать обещаю. Подскажу, если что. А потом уж сам научишься. Ну что, готов?
Антуан стал на колени, склонил голову. Тихо и печально сказал:
– На все воля твоя, Господи.
Алик положил руку на склоненную голову парня. Приподнял ее, посмотрел пристально в грустные глаза и торжественным, подобающим случаю голосом изрек:
– Раб божий Антуан. Нарекаю тебя сыном своим. Плоть от плоти моей и кровь от крови моей. Даю силу тебе чудеса творить именем моим. И человеков судить славой моей. И делаю тебя равным себе.
Он помолчал пару секунд, а потом все же добавил: «Почти».
Что-то знакомое было в том, что сейчас произошло. Очень знакомое. Архетипическое даже. Алик никак не мог вспомнить. Догадался и испугался сразу.
«Он же мессия теперь, – подумал, – а мессии, как правило, плохо заканчивают. На кресте чаще всего, в муках нечеловеческих… Не допущу», – твердо решил он и немного успокоился.
Антуан не торопился вставать с колен, задумчиво смотрел на краешек заходящего за горизонт солнца. Переменился сильно. Повзрослел, казалось.
– Это все? – подняв голову, спросил он.
– Все. Теперь ты всемогущ почти. Я тебе не нужен. Сам можешь любую мечту осуществить. Давай, попробуй для разминки. Есть же мечта?
– Есть. Всегда хотел уметь летать. Как птицы. С детства во сне летаю.
– Вперед, друг, лети. Почувствуй, каково это.
Антуан встал, развернулся к отблескам окончательно утонувшего в море солнца и побежал. Руки он раскинул в стороны, встречный ветер откидывал и полоскал каштановые волосы, на лице медленно проявлялось счастье. Одной ногой он легко оттолкнулся от пружинящей травы. И полетел…
Пролетел он недолго и невысоко. Упал на землю. Больно ударился о некстати подвернувшийся камень. Быстро встал, подбежал к Алику. Он смотрел на него недоуменно, обиженно, но с надеждой.
– Попробуй еще раз, дело-то непростое. Пообвыкнуться надо, пообтереться. Давай тренируйся.
