Мальчику легко давалось все – языки, науки, поэзия, живопись. В игре на рояле он достиг таких высот, о которых многие исполнители не могут и мечтать: третья рука превращала его в виртуоза. Обладая идеальным слухом, он умело подражал голосам птиц, людей, собачьему лаю и тележному скрипу. Фехтование, стрельба из пистолета, гимнастика – и тут он легко достигал высот, как будто не прикладывая к этому никаких усилий.
Педагоги гадали, кем он вырастет – великим музыкантом или великим ученым. Настораживала их только избыточная страстность юноши, которая проявлялась подчас в пугающих формах. Однажды он чуть не убил своего учителя фехтования. Увлекся поединком и чуть не убил. Vesania, неистовство, какая-то оголтелость – вот что пугало в нем. Безоглядность, поощряемая людьми, которые любили его до степени обожания. Он ни в чем не знал меры, но ничем не мог и увлечься по-настоящему, и слава Богу: до поры до времени это уберегало юношу от бед.
Может быть, уже тогда он знал, предчувствовал, что станет не великим ученым или великим музыкантом, но великим обольстителем.
Доверенный портной шил для него специальную одежду, которая скрывала третью руку: невероятные брыжжи, накидки, пелерины, куртки с доломанами…
Гулял юный князь в отдаленных уголках имения в сопровождении бонн, гувернанток и учителей, которые бдительно оберегали подопечного от нежелательных встреч.
Княжеские шпионы в деревнях пресекали всякие слухи о прекрасном чудовище, которое бродит по ночам в барском парке и питается кровью невинных детей.
За его здоровьем следил опытный доктор Генрих Карлович Вагнер, знаток болезней не только физических, но и душевных.
В окружении множества людей князь Алешенька, как его все называли, рос человеком одиноким, без друзей и привязанностей, хотя претендентов на его сердце – а особенно претенденток – было более чем достаточно. Однако юноша никого не выделял, был со всеми ровен, дружелюбен и холоден.
Так продолжалось до встречи с Эрнестиной Д., племянницей учителя немецкого, латыни и греческого.
Эрнестине было лет пятнадцать, и она была девушкой изысканно-томной, полноватой, светлоглазой, с шелковистыми льняными волосами, любила романтические стихи и знала наизусть Гюго: «Спиагудри, будь верен и нем. Клянусь тебе духом Ингольфа и черепом Жилля, ты увидишь на смотру в своей гостинице трупов весь Мункгольмский полк».
Вскоре Осорьин-старший разрешил Эрнестине гулять с Алешенькой, и воспитатели вздохнули с облегчением, представив молодым людям почти полную свободу.
Они не разлучались. Он играл роль существа демонического, отвергнутого Богом и людьми, она готова была разделить его судьбу. В порыве вдохновения они однажды поклялись друг другу в том, что никакие тайны не смогут отравить их союз, не смогут и не должны, и тем же вечером покончили со всеми тайнами, уединившись в ее спальне. Эрнестина, как и многие слабые мечтательные создания, сделала этот отчаянный шаг, как говорится, повинуясь сердцу, а князь Алешенька, похоже, поддался темному неистовству.
Через полчаса сторожа, обходившие имение, застали князя Алешеньку в беседке на берегу пруда. Поймать и успокоить его удалось с немалым трудом: третья рука – красная, жилистая, с птичьими когтями – продолжала бороться даже после того, как ее хозяина связали и засунули в полотняный мешок.
Эрнестину спасти не удалось – она была изнасилована, задушена и изуродована.
Доктор Вагнер дал Алешеньке успокоительного.
– Не думаю, что этот эксцесс вызван третьей рукой, – сказал Генрих Карлович Осорьину-старшему. – Связан с нею, но не вызван, и вы это понимаете отлично. Человек – единственное живое существо, не имеющее собственной природы, а потому он с легкостью может вознестись до ангелов или пасть до демонов. Всякий человек, считающий себя исключением из правил, опасен, ибо не знает границ и меры. И как же Алексею Петровичу не считать себя исключением из правил, если он и впрямь исключение? А главная беда, князь, коренится в его убеждении в том, что если он наказан самим Богом, то никто другой наказывать его не смеет, что он – вне представлений человеческих о преступлении и наказании. Ни ампутация, ни пилюли тут не помогут. Случай трудный, но это, увы, не медицинский случай.
На следующий день Алешенька, очнувшийся после долгого забытья, выглядел ужасно. Он плохо помнил, что произошло вчера, часами смотрел в одну точку и дрожал не переставая. А вечером, когда отец зашел проведать его, спросил: «Неужели мне всю жизнь придется просидеть на цепи, батюшка?» В голосе его звучало отчаяние.
Но когда потрясенный отец вышел из комнаты, юноша вдруг повернулся к доктору Вагнеру и подмигнул ему. И это был не нервный тик, понял доктор.
После долгих размышлений и колебаний князь отправил сына за границу, в Швейцарию.
Тайный советник предложил прогуляться, они расплатились и вышли на набережную.
Темнело.
Спокойное море было освещено огромной луной, ветерок доносил из глубины полуострова запахи степных крымских трав.
– Иногда мне кажется, – снова заговорил старик, – что цивилизации гибнут, когда в их жизни побеждает театральное начало. Все больше масок, все больше фальши…
– Вы не любите театр? – с улыбкой спросил Евгений Николаевич.
– Отчего же? Театр люблю, а не люблю, когда исчезает граница между сценой и залом, между театром и жизнью, когда люди забывают о своем месте, когда маски становятся лицами… – Старик вздохнул. – Как говаривал мой дед Илья Никитич, у зла много лиц, а у добра – только сердце…
– Князь Алешенька был неискренним человеком?
– Не совсем так… Помните ли, князь, одну особенность Федора Павловича Карамазова? Он часто лгал и знал, что лжет, но иногда лгал с таким вдохновением, так входил в роль, что и сам в свою ложь начинал верить… Это – актерское, и это, наверное, хорошо для сцены, когда актер верит в ложь, сочиненную автором, и сливается с этой ложью ради искусства… А в жизни… – Он помолчал. – Я не думаю, что князь Алешенька был лжецом по своей природе, – но я убежден в том, что ложь была самой сильной стороной его природы. У человека бывают недостатки, но и сильные стороны: этот пьет, да честен, тот изменяет жене, но обожает детей, третий пренебрегает дисциплиной, а на войне – храбрец и надежный товарищ… Сильная сторона часто оправдывает изъяны натуры… Но сильной стороной нашего героя была ложь. Я не думаю, что после убийства бедной Эрнестины он не раскаивался в содеянном, но раскаяние его было минутным, и даже раскаяние стало частью игры – игры вдохновенной и неистовой…
Мы мало что знаем о его пребывании за границей. Около года он прожил в Швейцарии, в кантоне Ури, кажется, в Альтдорфе. Затем перебрался в Цюрих, откуда отправился в Женеву, потом в Германию, во Францию… говорили, что в Лондоне он встречался с Герценым и произвел на него сильное впечатление… затем примкнул к Гарибальди и сражался за свободу Италии…
Его тянуло к людям, которые жили на границе света и тьмы, к бунтовщикам, революционерам, к опасным мечтателям. И вскоре он стал среди них своим, а его радикализм нравился молодежи гораздо больше, чем усталый скепсис стариков. Он во всем доходил до крайностей, и это многих восхищало.
