— Четвертый, — сказала Маша. — Я не залетела, я замужем.
— А где кольцо?
— У меня пальцы тонкие, спадает. В кошельке, дома.
— Ну, ты даешь! А муж кто? Вообще-то рановато.
— Двадцать три совсем не рано, — объяснила Маша. — Мы поженились на четвертом курсе, он тоже этой весной получил диплом, и вот решили сразу, не откладывая… Я подала документы в аспирантуру.
— Куда?
— Ну, чтобы написать диссертацию. Чтоб не просто так сидеть с ребенком.
Лариса встала, похлопала себя по бедрам, прошла по качающейся лодке и спрыгнула с кормы. Нырнула, поплавала, вылезла, села рядом, мокрая и гладкая.
— А я тоже замуж собралась, — сказала она. — Через месяц.
— А почему ты нас не познакомила?
— Пока не могу! — засмеялась Лариса. — Он еще не приехал. Да по секрету сказать, я сама еще с ним не знакома. Это соседкин племянник. Николай зовут. Она мне карточку показывала. Мне понравился. Курсант военно-инженерного училища. Двадцатого июля приезжает к тетеньке своей. На яблочное варенье. На недельку.
Лариса распустила косу, перебросила мокрые волосы через плечо.
— Там у них в училище одни мужики. Город Чембурак, даже на побывку сходить некуда. Степь да степь кругом… — запела она, улыбаясь. — Одни нацмены и верблюды. Да и мне охота отсюда вырваться. Ничего! — сказала она, отвечая на какую-то свою мысль. — Он у меня в тридцать лет майором будет.
Помолчали.
— Лариса, а ты сейчас что читаешь? — спросила Маша.
— Языков не знаем, извини, — она щелкнула по обложке Машиной книги.
Помолчали еще.
— Лариса, прости, а как можно выйти замуж, верней, хотеть выйти замуж, за человека, которого даже ни разу не видела?
— Ты беременная, тебе вредно волноваться! — резко сказала Лариса, встала, отвернулась и стала стаскивать купальник. — Вот и не волнуйся за меня!
— Не обижайся, — сказала Маша. — Вот у меня полотенце. Вытрешься?
— Ничего, обсохну, — она натянула платье на голое тело. — Пошли домой.
Дома они молча поужинали, а потом лежали на железных кроватях, стоявших по стенам низкой сыроватой комнаты, и смотрели в темный потолок. Разговаривать не хотелось. Лариса поняла, что Маша — заумная, хвастливая и недобрая дамочка. Маша решила, что Лариса — простенькая, необразованная и легкомысленная девица.
В самом деле, о чем они могли разговаривать?
— О чем мы могли разговаривать, даже смешно! — повторила Мария Николаевна, которая рассказала мне эту историю. — И однако потом мы не расставались пятьдесят пять лет и разговаривали без конца, а когда расстались, это было так страшно, такая тоска и горе…
— Почему? — не понял я.
— Потому что это была моя мама, — сказала Мария Николаевна.
…и вечная к ней рифма — «младость»
Три девочки, три школьницы
— Я вообще вот так чтобы конкретно, пока еще не знаю, — сказала одна. — Ну, ясно, конечно, что про наших ребят и разговора нет. Смешно даже.
— Точно, — сказала другая. — Разговор начинается от двадцати восьми.
— А не много? — сказала первая.
— Сейчас много, конечно. Но я ведь не сейчас выйду. В двадцать два нормально. Диплом или на последнем курсе. А он пусть уже будет взрослый человек. Обеспеченный. С квартирой, машиной. Понятно, в общем.
— Дико скучно, — сказала первая. — Которые в тридцать лет обеспеченные, от них потом ничего не дождешься. Я вот по сестре вижу. Как был «обэспэчэнный», — передразнила она, — так и до сорока остался. Третья машина, и опять юзаная, по трейдину. Тоска. Я бы вот, например, за артиста вышла. Не за любого, а за известного, конечно.
— Артист изменять будет, — сказала вторая.
— Если совсем знаменитый, то ладно. Тогда пускай.
— Ага, конечно, пускай. А потом разведется, и привет!
— Если его удерживать, еще скорее разведется! А ты чего? — обе повернулись к третьей девочке.
— А? — рассеянно спросила она.
— Что, замечталась?
— А? — переспросила она. — Да, девчонки. Есть у меня мечта…
— Ну, расскажи!
— Да ну…
— Расскажи! — запрыгали те. — Олигарх? Иностранный бизнесмен? Депутат?
— Ой, да ну вас, — она махнула рукой. — Совсем другое. Вот представьте:
Вот представьте — наша свадьба. Народу куча. Все машины в шариках и лентах. Лето. Июль, к примеру. Расписались во Дворце бракосочетания. Выпили шампанского. Сели в белый лимузин. Едем на Воробьевы горы. Там съемка. Потом в церковь, венчаться. Повенчались. На крыльце — выпустили голубей. Потом едем к мостику, ну, где эти железные деревья. Вешаем свой замок, запираем, ключ в воду. Еще раз шампанское и фото. Вот уже время к шести. Разворачиваемся и едем к ресторану. Ресторан, конечно, загородный. Типа «Царская охота». Или даже круче.
Едем, значит, по загородному шоссе.
И вдруг! Впереди затор, полиция, пожарки, телевидение! Что такое?
Террористы захватили заложников!
Нам кричат: «Проезда нет, разворачивайся!» И тут мой жених выскакивает из лимузина, вот как есть, в костюме с бабочкой, и бежит вперед! Выхватывает у мента пистолет и кидается туда, где заложники! Шум, грохот, взрывы! И вдруг двери открываются, заложники выходят, террористы убиты! Он их сам убил! Но последний террорист последней пулей его смертельно ранит в сердце. Я бегу туда, чтоб увидеть его живого в последний раз, но не успеваю. Он уже мертвый.
— И что? — огорошенно спросили подруги. — И всё?
— Все только начинается, — сказала она. — Моему жениху посмертно присуждают звание Герой России. Путин в Кремле вручает мне этот орден, в смысле золотую звезду. Меня показывают по всем каналам. Мэр Москвы дает новую большую квартиру. Государство назначает пенсию. Спасенные заложники дарят подарки. И еще все время приглашают на разные тусовки, интервью и все такое. Жизнь!
— А потом замуж? — спросили подруги.
— Вы чего? Вдова героя — это самый супер! Уважение, деньги, а главное — всего этого делать не надо, что мужчины хотят.
И она поморщилась, как будто ее сейчас стошнит.
внутренний голос
Панч и Джуди
— Мне так бог сказал! — объяснила Джуди Дэвис своему коллеге Нику Панчилетто, которого звали Панч: он был веселый и носатый.
— Бог не может говорить такие глупости, — сказал Ник и перекрестился.
— А мне сказал!
— Значит, это был не бог, — рассудительно сказал Ник. — Это дьявол. Или внутренний голос в плохом смысле слова. Синдром Клерамбо. Я читал.
