Марте Киш звонил уже совершенно другой человек. Но по имени Роберт Шульц.
Марта Киш сказала, что она вряд ли сможет чем-нибудь помочь. Разве что советом.
Ну и ладно. Главное, она его признала.
Надобно сказать, что человек, который теперь был мелкий клерк Роберт Шульц, а раньше был капитан С. Н. Судаков, тоже должен был умереть у себя на родине, в СССР. Это было нетрудно, потому что он тоже был круглый сирота, детдомовец. А его молодой жене сказали, что муж попал в автокатастрофу, искалечен донельзя и весь обожжен, хоронить будут совсем забинтованного. Вот какие были тогда меры предосторожности. Это ему нелегко далось, кстати.
Двадцать шесть лет он работал в Германии и Франции, прилежно и тщательно.
Два раза в год он приезжал к Марте Киш в Нойкирхен. Довольно противная старуха. Но все-таки живой человек. Она звала его на ты. Это странным образом грело душу.
А потом его вызвал связник и передал: всё, больше не надо. Страна другая, всё другое, всем спасибо, все свободны.
Он приехал в Москву по туристической визе. Встретился с начальством.
— К сожалению, в новых проектах мы вас не видим, — сказало начальство. — Пенсия нужна?
— У меня пенсия там, — сказал Роберт Шульц. — Побольше здешней.
— Вот и ладно, — сказало начальство. — Только чтобы тихо.
— Я давал присягу, — сказал Роберт Шульц.
— Не сомневаюсь, — сказало начальство, встало и крепко пожало ему руку.
Его бывшая жена работала стоматологом в платной клинике. Он записался к ней на прием. Без жалоб, чисто профилактически. Она долго рассматривала его зубы.
— Хорошая работа, — сказала она.
— Немецкое качество, — сказал он с небольшим акцентом.
— А вы немец? — спросила она.
— Разведчик! — засмеялся он.
— Извините, не люблю разведчиков, — сказала она.
— Как интересно! — засмеялся он еще громче. — А почему?
— В кассу, — сказала она, проставив галочки в карте. — Всего доброго.
Он вернулся в Германию. Оказалось, Марта Киш умерла. Поэтому он переехал в Нойкирхен и теперь каждое воскресенье ходит на кладбище, ухаживает за ее могилой.
Линкор «Минерва»
субботняя поездка к морю.
— Дядя Форд приглашает на пикник, — сказала мать. — Скоро лето кончится, а мы на море не были.
У соседа был старый джип, марки Форд. Поэтому его так звали.
— Чего это он к нам подлаживается? — сказал сын.
— Неплохой человек, — сказала мать. — Полы в кухне поможет перестелить.
— Я сам могу перестелить полы, — сказал сын. Ему было семнадцать, он работал на складе металлолома.
— Вот вместе и поработаете, — сказала мать.
— Правильно, — сказала сестра. Ей было пятнадцать. — Давно пора.
В общем, поехали. Мать с дядей Фордом впереди, брат с сестрой на заднем сиденье. Добрались до моря, потом вдоль берега. Нашли хорошее место. Дождались отлива. Стали ловить крабов. Варили их в котелке на костре. Выпили пива. Потом поставили палатки. Мать и сестра легли в одной, брат и дядя Форд — в другой.
Ночью брат проснулся от того, что с ним рядом укладывается сестра, на место дяди Форда.
— Ты чего? — спросил он.
— Сам не понимаешь как будто, — сказала она.
Брат приподнялся и сел. Вытянул шею. Была сырая темнота и слышно, как шумит море.
— Спать хочу, — сказал брат. — Я спиной повернусь, а ты пригрей меня.
Наутро дядя Форд нашел у самой воды местечко под скалой, где крабы прямо кишели. Подогнал туда свой джип, чтоб накидать в корыто. Подул сильный ветер, скала упала, раздавила джип, и дяде Форду заклинило ноги. Изо всех сил тащили. Нет, не вытащить никак. И бежать некуда: ведь они километров за сто отъехали.
Мать, сестра и брат стояли в стороне и думали.
— Прилив начинается, — сказала сестра. — Надо к нему подойти.
— Вот ты и подойди, — сказала мать, собирая палатку.
— Как будто это я с ним… это самое, — сказала сестра.
— Не груби, — сказала мать.
— Я пойду, — сказал брат и побежал к дяде Форду, который лежал спиной на сыром песке, а ноги были в искореженной машине.
— Да, угораздило, — сказал брат. — Больно?
— Неважно, — сказал дядя Форд. — Я читал одну книжку, про военных моряков. Был такой линкор «Минерва». Попал на мину. Стал тонуть. Переборка упала и придавила матроса. Все бегут спасаться, а он не может.
— Война, страшное дело, — сказал брат. — Я тоже читал что-то типа.
— Там был корабельный священник, — сказал дядя Форд. — Имя-фамилию не помню. Он остался с этим матросом. Там, внизу, в трюме, понимаешь? Не оставил его одного погибать.
— А это правда было? — спросил брат.
— Не в том дело, — сказал дядя Форд. — Иди к своим. Вода поднимается.
— Если во имя господа нашего Иисуса Христа, — брат перекрестился, — я тут останусь, то все равно выплыву. А если нарочно утону, меня зарплаты лишат. В смысле понятно. Мать на пособии, сестра пока учится.
— Иди, иди, — сказал дядя Форд и прокусил себе палец. — Ты добрый.
— Мне вас честно жалко, — сказал брат, отвернулся и быстро пошел к своим.
Дядя Форд не стал смотреть ему вслед. Вода была уже близко, серая пена пополам с водорослями.
Чайка села на него. Попробовала клювом место, где на ноге запеклась кровь. Вторая прилетела.
Аргентина, без косточек
если бы знать
Наташа вернулась из командировки и только вошла в квартиру, как зазвонил телефон. Она по звуку звонка поняла, что из больницы, и схватила трубку, обмирая.
Да, это звонил доктор. Он сказал, что папа явно пошел на поправку: пришел в себя, уже сам глотает и все время спрашивает о ней.
— Удивительно крепкий организм, — сказал доктор.
— Ох, а я так перепугалась, — сказала Наташа. — Я скоро приеду.
— Я сегодня дежурю, — сказал доктор. — Увидимся.
— Да, да… — Она повесила трубку.
Села на диван и поняла, что все эти дни она ждала конца, и заплакала от стыда за это. Поняла, что в командировку уехала специально, чтобы всё случилось без нее, чтобы всё сделала старшая сестра, и брат пусть приехал бы из Праги, ничего, не развалился бы. Потому что у них свои семьи, своя жизнь, а она, любимая, обласканная, избалованная сорокапятилетняя младшенькая, — при папе. Началось, еще когда мама была жива: у папы давление, у папы сердце, папа расстроится. А когда мама умерла — сначала инфаркт, потом еще один, потом санаторий, потом два раза в день прогулки в парке, поездки на дачу, лечебная физкультура, и врачи, врачи, врачи, и как только она придет в гости к подруге или останется на кафедральное чаепитие, тут же телефонный звонок: я как-то неважно себя чувствую.
