Пять рассказов
по поводу меда и лошадей
Один раз я зашел к своему приятелю, книжку отдать. Сидим, кофе пьем на кухне, и тут входит его отец. Садится с нами, тоже берет чашку. Разговариваем.
А я как раз шел с кладбища, хоронили одного нашего профессора, и мне было очень жалко, что он внезапно умер. Я любил его семинары.
Разговор, значит, о похоронах. И отец моего приятеля говорит, что он совсем недавно, буквально месяц назад, хоронил своего отца.
— Да-а? — удивился мой приятель.
Но тот отмахнулся и стал рассказывать, что его родители развелись, когда ему шесть лет было, отца он не помнит, мама умерла уже давно, и вдруг месяц назад звонок на работу: вы такой-то? Ваш отец скончался, похороны завтра. Приехал в крематорий. Народу шесть человек: два соседа по коммуналке, три старухи с бывшей работы и он — сын покойного. Потом поехали поминать, к нему домой. Бедная комната, кровать, шкаф, стол, и всё. Соседи говорят: возьмите что-нибудь на память об отце. А что брать? Брать-то нечего. Открыл шкаф — старые фуфайки. Под ними коробочка с двумя орденами, и еще тетрадка. Взял.
— А в тетрадке, — продолжал отец моего приятеля, — были какие-то воспоминания, и в том числе совершенно потрясающий рассказ. Про то, как он (то есть отец отца моего приятеля) в двадцатом году в Сибири пробирался во вражеский тыл. Как он нанял проводника, деревенского деда, как они долго ехали на лошадях по лесистым склонам, как гудели пчелы над синими цветами, как этот дед говорил, что надо побольше ульев наставить, пасеки устроить, чтоб люди были сыты медом, и как они наконец, обойдя все посты и дозоры, проникли во вражеский тыл и он застрелил этого деда на прощанье. Чтоб тот невзначай его не выдал.
— Но самое поразительное, — сказал отец моего приятеля, — что в этом рассказе не было никаких сожалений и даже слов вроде так было надо, время такое было. Нет! Застрелил — и дальше поехал, уже без проводника.
Он замолчал.
— А ты мне ни о чем таком не рассказывал, — обиженно сказал мой приятель.
— А ты меня ни о чем таком не спрашивал! — неожиданно зло сказал отец моего приятеля и вышел из кухни.
Я допил кофе и встал. Мой приятель меня не задерживал.
Вот сразу три рассказа получилось. Первый — про застреленного проводника. Второй — про то, как отец и сын живут в одном доме, но совершенно не знают, не понимают, не интересуются друг другом. Почти как те, другие отец и сын: про последнюю встречу с отцом третий рассказ.
И еще один рассказ просвечивает: о судьбе этого старика с орденами и тетрадкой.
И про меня тоже рассказ. Собираясь на похороны человека, смерть которого меня сильно огорчила и даже ошарашила, я все же не забыл положить в карман книжку, чтобы потом занести моему приятелю, поскольку он живет недалеко, удобно ведь же. Всего пять.
Рассказы расслаиваются и слипаются, скатываются в туманный шар, и только в середине два человека на лошадях взбираются на лесистый склон. Лето, солнце жарит, и пчелы гудят над синими цветами.
Хвала и слава
что слава? яркая заплата
У Николаева был старый приятель, писатель Проталов, который давно жил за границей и очень процвел. Печатался, переводился, получал премии. Купил дом в небольшом городке. У него многие наши бывали в гостях. Потом рассказывали, как его там все обожают. Даже, бывает, в ресторанах кормят бесплатно. В это верилось: Проталов был добряк, весельчак, отличный рассказчик и всегда в центре любой компании.
И вот однажды Николаев оказался в этом городке. Позвонил Проталову. Они решили пойти пообедать.
Поговорили, поели очень вкусно, белого вина попили. Десерт, кофе, рюмочка ликера.
Проталов взмахнул рукой: «Счет!»
Официант принес картонную книжечку.
Николаев на всякий случай потянулся за бумажником.
— Брось, ты что! — сказал Проталов и продолжил разговор.
Прошло минут пятнадцать.
— Что-нибудь еще желаете? — подошел официант.
— Нет, не надо, — сухо сказал Проталов по-ихнему, вглядываясь в глубину зала.
Официант заулыбался и стал менять пепельницу.
— Житья нет! — заорал Проталов по-русски. — Что за манера, как топтун какой-то, ей-богу, вокруг бегает!
Официант шарахнулся в сторону и исчез.
— Нам не пора? — спросил Николаев.
— Сейчас пойдем, сейчас. — Проталов заглянул в счет.
— Давай пополам, — сказал Николаев.
— Нет уж! — зло сказал Проталов. — Ты мой гость. Эй! — крикнул он официанту и дал ему кредитную карточку.
— Давай чаевые с меня, — сказал Николаев.
— Еще чего! — сказал Проталов. — Не заработали эти козлы чаевых.
Расписался в квитанции, взял чек, спрятал карточку в бумажник.
Они уже шли по улице, как вдруг рядом остановилась машина.
Выскочил человек и распростер объятья.
— О, здравствуйте! — заговорил он по-русски. — Вы ведь писатель Проталов? Может быть, зайдете в мой ресторан? Для нас большая честь принимать таких гостей! Вот, буквально два шага!
— Спасибо, — ехидно сказал Проталов. — Мы уже у вас пообедали.
— Я буквально на полчаса отъехал, — смутился тот. — Извини.
— Всё, всё, ладно, — буркнул Проталов, отвернулся, потянул Николаева за рукав.
Но ресторатор, наверное, тоже обиделся.
— Господин Проталов! — Он нагнал их. — Я вам должен двести евро, вот, возьмите.
Проталов выдернул у него бумажку, сунул в карман и пошел дальше.
Он понял, что Николаев понял. И что Николаев понял, что он понял, что Николаев понял. Что все всё поняли. И поэтому он молчал некоторое время, а потом сказал:
— Ладно, старик, забыли.
— Забыли, — сказал Николаев, обнимая его за плечо. — Уже забыли, старик.
Сталин и Старджон
о непостижимой эффективности математики
Закон Старджона (радикальное следствие из закона Парето) гласит: 90 процентов чего угодно — полное дерьмо.
За десять лет до того, как Теодор Старджон этот закон сформулировал, Иосиф Сталин попробовал его опровергнуть. В истории случаются такие диалектические парадоксы. Например, народная песня о том, как Иван Грозный своего сына убил, появилась задолго до события, изображенного на одноименной картине художника Репина.
Но я опять отвлекся.
Итак. Летом 1948 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о сокращении количества выпускаемых кинофильмов. Идея была проста. Сталин спросил, сколько из ста снятых фильмов получается хороших. Ему сказали: примерно десять. А почему бы нам не снять десять фильмов, подумал он, но чтобы они были все как один отличные? Чтобы бросить на них все силы. Чтоб даже в эпизодах играли самые звезды! Чтоб лучшие операторы и лучшие художники, лучшие осветители и монтажеры! Не говоря уже о композиторах.
