Сажусь в машину, открываю конверт. Три тысячи рублей.
Ай! Председатель Президиума Верховного Совета мог-таки дать больше!»
Утренний самолет
всё прекрасно, всё так ясно..
— Что мы будем делать? — тихо спросила Саша, глядя в потолок.
— Просыпаться, — сказал Алексей Ильич. Вздохнул и добавил: — В прямом и переносном смысле.
— И всё?
— Боюсь, что да.
— Ты правда боишься? — прошептала. — Или просто так сказал?
— Неважно, — ответил он. — Юлия Кирилловна прилетает в час. В три она будет здесь. Сейчас одиннадцать.
— Я уйду, конечно, — покорно сказала Саша. — Но скажи, неужели мы будем общаться на кафедре, как будто ничего не было? Ты мне будешь говорить: принесите, сделайте, позвоните? А я буду отвечать: хорошо, Алексей Ильич, сейчас, Алексей Ильич? Так, да? Да?
— Я увольняться не собираюсь, — сказал он. — И тебе не советую.
— Хорошо, — тоненько и сипло сказала она и задрожала всем телом.
Он скосил на нее глаза. Приподнялся на локте. По ее лицу текли слезы. Двумя ручейками. Подушка потемнела. Внезапное бешенство охватило его.
— Вставай, — закричал он, садясь в постели. — Начало двенадцатого! Бегом в душ! И одеваться! И мне надо тут прибрать, следов не оставить!
— Я люблю тебя уже четыре года, — зарыдала она. — И ты это знал, знал!
— Вставай, Юлия Кирилловна скоро приедет! — нарочно жестоко повторил он.
— Она не приедет, — сказала Саша и вытерла слезы.
— То есть? — нахмурился он.
— Я ей позвонила сегодня в семь утра, на сотовый. Пока ты спал. Поймала ее в аэропорту. Я ей все рассказала. И дала послушать, что ты мне ночью говорил. Я записала на диктофон и дала ей послушать. И она сказала, что пропади ты пропадом и что я могу взять это сокровище в подарок. Леша! Она мне тебя подарила! Какая она добрая… — Саша опрокинула Алексея Ильича на спину, обняла, легла сверху, — и какой ты у меня хороший… Ты теперь мой, мой, мой…
Она покрывала его лицо и плечи мелкими поцелуями, а он смотрел в потолок и думал, что это, в общем-то, неплохо и даже очень мило. И что для начала надо попить чаю.
Когда они сидели в кухне, раздался звонок в дверь.
Кто там? Почта, заказная бандероль. Он отворил. Вошел почтальон, за ним двое крепких парней.
— Беги отсюда, сучка, — буднично сказал парень Саше и спихнул ее с табурета.
— Леша, дай ему в морду! — закричала Саша.
— И ты, козел, тоже беги, — сказал другой парень Алексею Ильичу.
Саша побежала по лестнице вниз.
Алексей Ильич побежал за нею. Догнал, уцепился за рукав.
— Не тронь меня, слабак! — зашипела она.
А снизу послышался мерный стук каблуков по ступеням. Юлия Кирилловна приехала. Всё громче, громче, громче…
Алексей Ильич проснулся. Лаборантка Саша лежала рядом.
— Что мы теперь будем делать? — скорбно спросила она.
— Просыпаться, — сказал он. — Начало двенадцатого, с ума сойти.
Дачное. Дизайн интерьера
когнитивный диссонанс…
С одним не очень близким приятелем разговариваем. Давно это было. В самом начале восьмидесятых.
— А у тебя на даче как? — спрашивает.
— В каком смысле? — спрашиваю я в ответ.
— Скромно или уютно?
Я даже удивился. Я никогда не противопоставлял уют и скромность. Скорее наоборот. Мне легче было вообразить неуютную роскошь, бессмысленный шик. Я такое видывал. В мое время такое тоже бывало.
Я сказал:
— Ну, скорее все-таки скромно. Но очень уютно! Да ты приезжай, сам увидишь.
— Да, спасибо, конечно, — сказал он. — Обязательно. Вот на той неделе буду у вас в поселке, зайду непременно.
Но видно было, что он потерял интерес. Так и не зашел.
Академик
ставок больше нет
Академик женился на аспирантке.
Конечно, его все поздравляли, трясли руку и улыбались. Даже преподнесли красивый букет и подарки: ему старинный серебряный портсигар, а ей серебряную подвеску на серебряной же цепочке. С пожеланием во взаимной любви дожить до серебряной свадьбы. Что и было оглашено на кафедральном чаепитии с большим двухэтажным тортом.
Но за глаза, конечно, недоумевали. Весь факультет шептался: слыхали, наш Три-Три женился на Верочке Федосюк! Ну, на этой, ну! Ааа! Е-мое! Совсем мужик спятил…
Только декан, в силу своего служебного положения, позволил себе заметить:
— Однако вы рисковый мужчина, Григорий Григорьевич! Не страшно? А?
На что академик натянуто улыбнулся и сказал, что это его сознательный выбор.
— Тогда поздравляю, — сказал декан. — Жалко, ставок нет и особо не предвидится. А то напишем письмецо в министерство?
— Спасибо, — сказал академик. — Пока не надо.
— Пожалуйста, — сказал декан.
Посмотрел ему вслед и покрутил пальцем у виска.
Потому что академику было двадцать восемь лет, а аспирантке тридцать пять. Он был коренной петербуржец из старинной ученой семьи, дедушка у него тоже был академик. А бабушка с другой стороны — поэтесса, подруга Ахматовой.
Аспирантка была из Новочеркасска.
Она стеснялась своих румяных щек, толстых ног и громкого голоса. Особенно рядом с ним, таким худым и тихим. Он все время курил и покашливал, глядя в окно. Наверное, там, среди мокрого питерского снега, летали его идеи и мысли. Она не понимала, что он в ней нашел. Она не знала, что ему больше нравится: чтобы она была нелепой провинциальной девицей, или заботливой хозяюшкой, или вообще не разбери чего. Ночью он смотрел на нее и говорил, что всю жизнь мечтал о такой. О какой? — спрашивала она. О такой, такой, такой! — шептал он, кидался на нее, обнимал до синяков, любил ее жарко и шумно, быстро насыщался и засыпал, откинув голову, посвистывая своим тонким интеллигентным носом.
Через год он умер от рака легких.
Родственники академика объяснили ей, что квартира у него родительская, то есть ихняя, а все имущество приобретено до брака. Она, конечно, могла начать судебный спор, декан факультета ей очень советовал, но она махнула рукой, бросила аспирантуру и уехала к себе в Новочеркасск. Устроилась лаборанткой на кафедру в политехническом институте.
Иногда, после кафедрального чаепития, пропустив рюмочку сладкого вина, она закуривает сигарету, кашляет с непривычки и рассказывает аспиранткам, как жила в Петербурге и была замужем за академиком.
