Я возвращаюсь в неприятного вида дом – есть такие серые четырехэтажные дома столетней давности. Почти бараки. Фабричное жилье. Поднимаюсь по выбитой каменной лестнице на самый верх. Коридор и двери.
У моей двери группа женщин. Одна из них не подпускает меня к двери и называет Юрочкой. Я кричу: «Я не Юрочка!», отталкиваю ее, мне мешают открыть дверь, я с трудом пробиваюсь в эту то ли комнату, то ли крохотную квартирку, запираю дверь за собой. Дверь очень хлипкая. Накладной замок.
На кровати сидит женщина, надевает носок.
Носок закручен, поэтому его пятка оказывается на подъеме. Она пытается его перекрутить, чтоб пятка стала на место. Я говорю:
– Лучше снять носок и потом надеть правильно.
Она говорит:
– Ага! Значит, ты не Юрочка! Я всё слышала. Я от тебя ухожу.
Хлеб
В гостях у каких-то финнов. Один из гостей – русский – похож на Путина, только очень круглолицый.
Он говорит, что Россия и Финляндия организуют производство искусственного хлеба.
– Как в романе Беляева «Вечный хлеб»? – спрашиваю я.
– Нет, у нас принцип другой, – говорит он. – Сами увидите.
Женщина в цветастом платье нагнулась к столу. У нее очень соблазнительная фигура, крепкая, рельефная.
Из-под недлинного платья видны ее белые сильные ноги.
Второй сон. Неявка
Офис партии «Правое дело». Коридор. Наташа Шавшукова с папкой. Жалуется на какую-то неявку. Идем с ней в кабинет к Лёне Гозману. Наташа говорит:
– Сплошная неявка!
– Да, – отвечает он. – У царя была кругом измена, трусость и обман, а у нас кругом одна неявка.
Печка
По телевизору какой-то знаменитый человек рассказывает, как он трудно жил в молодости. Какая у него была маленькая квартира, где были только книги и узкая кровать. Квартира была на пятом этаже и топилась дровами.
– Печка была маленькая, на одно ведро дров, – говорит он. – И я таскал дрова в ведре на пятый этаж.
Я смотрю на его благородное, умное лицо, слушаю его рассказ и думаю: «Да врешь ты все, и про бедную молодость свою, и про квартиру с печкой, и про книги…»
Район
Русский город, совсем русский, ни одного азиата или негра. Это сразу видно, как пройдешься по улице. Я живу в этом городе в очень плохом районе. Всё ободранное, неуютное. «Почему, – думаю, – мне всегда в таком районе жить?»
Переезжаю в другой город. Та же история. Окраина, хрущевские пятиэтажки, и я там живу. Хотя центр города – красивый, старинный, желтые ампирные дома.
Глина
Купаемся в реке. Илистое дно, ногам противно. Трудно поверить, что мутная, глинистая вода – на самом деле чистая.
Июль
Красавец
Сижу в машине. Надо найти, высмотреть среди прохожих одного человека. Мне сказали, что он высокий, красивый, хорошо одет, самоуверенный.
Все, кто проходит мимо, – высокие, красивые, самоуверенные. Хорошо одетые.
Я в отчаянии.
Но вот он появляется, и я сразу его узнаю.
Я дергаю какую-то специальную ручку в машине.
И всё пропадает.
Статья
Опять, как это часто у меня бывает, «насильственное чтение». Как будто меня заставляют читать какой-то текст – вернее, я его помимо своей воли читаю и никак не могу оторваться, всё быстрее и быстрее, до головокружения. Но иногда это бывает что-то интересное, а сейчас – какая-то совершенно бессмысленная, пустословная статья.
Маски
Лица из пластилина, мятые, исцарапанные. Но с высокими прическами. Женско-японские лица, вот.
Наполеон
Еду на свадьбу – какой-то старик пригласил меня на свадьбу своей дочери. Вроде бы друг моих родителей.
Неудобно отказаться. Хотя я вижу его в первый раз. Мы всей компанией едем из загса в ресторан на большом двойном трамвае. Вдруг этот старик подходит ко мне и говорит:
– Там в заднем вагоне – Наполеон. Позови его к нам на свадьбу. А я договорюсь, чтоб вагоновожатый остановился прямо у ресторана. Дверь в дверь. А ты его затащишь. Хорошо?
– Хорошо! – говорю.
Едем мы себе, и вдруг я вижу: мимо ресторана уже проехали. Какая-то окраина, брусчатка между рельсов щербатая, трава растет. Деревья и кусты ветками шваркают по окнам. Я зову этого старика.
– Вы что? – говорю. – Куда мы заехали? Давайте задний ход!
– Все в порядке, – говорит старик. – Я все перерешил. Мы свадьбу справим у нас на квартире. Наполеону так даже интереснее будет. Ты только его развлекай, пока бабы перетащат закуску из ресторана.
Трамвай останавливается. Дом серого кирпича, послесталинский, года пятьдесят восьмого. Вполне солидный, но без особых украшений. Третий этаж, подъезд пыльный, квартира большая, но ободранная. Хотя кругом шарики висят, и цветы в ведрах.
Наполеон стоит у окна, смотрит во двор. На нем треугольная шляпа и серый походный сюртук. На сюртуке широкая муаровая лента с орденом. А на плечах короткая горностаевая мантия.
Я разговариваю с ним о какой-то ерунде. Он кладет треуголку на подоконник. Проводит пальцем по растрескавшейся белой краске. Но светски улыбается – воспитанный человек.
Жених с невестой бегают, расставляют бокалы. Приносят тарелку бутербродов с ветчиной. Наполеон берет один, жует с аппетитом. Мы продолжаем болтать. Не помню, на каком языке: французского я не знаю. Но точно не по-русски. Я вижу, что Наполеон – нормальный мужик. Умный, приятный, дружелюбный. Очень простой и легкий в общении.
Мне вдруг становится досадно, что сейчас 2010 год, а не 1805-й, к примеру. А то попросил бы у него что-нибудь. Кусок земли. Или должность? Нет, лучше землю.
Где-нибудь на безлюдном побережье, около Ниццы.
Но уже зовут к столу.
У моря
Старый сон, снился много раз, много лет назад.
Приморская улица, переходящая в пляж. Улица ведет к морю, песок набегает, навевается на каменные плиты, плиты покрываются песком, но они еще ощущаются, чувствуется какая-то твердость внизу, но вот еще десяток, два десятка шагов, и под ногами только песок.
Солнце над морем. Вечер. Легко дышится. Счастье.
Река Удай
Опять купальный сон.
