Попугай
По комнате ходит женщина в халате. Она только что вымыла голову. Волосы подколоты деревянными шпильками на макушке, небрежный мокрый узел. Она собирается делать прическу. Это не просто женщина.
Она мне кто-то. Но кто? На секунду кажется, что это моя жена. Какая-то во сне жена.
На отдельном столике стоит большая клетка с большим белым попугаем. Попугай что-то лопочет, женщина подходит к клетке, дает ему кусочек яблока. Попугай продолжает лопотать. Женщина открывает дверцу клетки, протягивает попугаю руку, тот взбирается к ней на плечо. Что-то насвистывает ей на ухо, клювом нежно перебирает выбившуюся из пучка мокрую прядь.
– Какой он у вас умный, – говорю.
– Это не он, а она, – отвечает женщина. – У нас очень хорошие отношения. Это бывшая любовница моего любимого человека. Ну, в смысле – его бывшая любимая женщина.
– Бывшая жена вашего мужа?
– Нет. Они не были расписаны. И мы с ним тоже не расписаны.
Я облегченно вздыхаю. Раз у нее есть «любимый человек», с которым она хоть и не расписана, но живет, значит, это не моя жена. Потому что она мне не очень понравилась, хотя на первый взгляд вроде бы красивая.
Так сказать, объективно.
Кирилл
Мужчина хочет выйти из ресторанного сортира.
Там, как это часто бывает в ресторанных сортирах, общий тамбур, с умывальником и дверями «М» и «Ж».
В общем, он вышел из двери «М», вымыл руки и хочет выйти. Но ему дорогу преградила полная дама в длинном и пышном шелковом платье. Она громко и возмущенно говорит ему, почти кричит:
– Читайте Кирилла! Читайте Кирилла!
Какого Кирилла – непонятно.
Она и мне тоже преградила дорогу, своей спиной. Потому что я как раз открыл дверь в сортир и хочу пройти к двери «М». Но дама не дает мне пройти. Я говорю:
– Простите, эээ…
Она оборачивается. У нее красивое, гладкое, злое лицо.
– И вы тоже читайте Кирилла! – кричит она так громко, что я просыпаюсь.
Окладистая семья
Иначе и не скажешь. Сидят вокруг стола папа, мама, две взрослые – но еще очень молодые – дочери с мужьями и два сына-школьника. Стол большой, восьмерым не тесно. Скатерть толстая, в серую клетку. Посреди стола – судок, то есть набор хрустальных бутылочек с маслом и уксусом, с солью и перцем в серебряном обхвате. Приземистый графин с водкой и маленькие рюмки вокруг: ежели кто хочет перед супом для аппетита двадцать пять граммов – милости просим. Хлеб под салфеткой. Младшая дочь встает, идет на кухню, возится там. Зять кладет на белый хлеб кусочек селедки. Папа берет кусок черного хлеба и солит его. Наливает себе и зятю по чуть-чуть. Спрашивает другого зятя:
– Миша?
– Спасибо, не стану, – говорит тот.
– Ну, ура, – говорит папа.
Они с зятем выпивают. Другой зять, который Миша, делает им «рот-фронт». Они ему улыбаются, закусывают.
Младшая дочь – жена этого Миши – приходит из кухни с супницей. Миша помогает ей поставить супницу на стол. Мама разливает суп. Папе, безымянному зятю, зятю Мише, старшей дочери, младшей. Потом младшая берет у нее половник, наливает маме и двум мальчикам.
Мальчики едят, осторожно дуя на суп, подставляя под ложку кусочек хлеба.
Я смотрю на это как бы из угла комнаты, с дивана.
Хочется посмеяться, но почему-то не смешно. Хочется иронически обсудить – не получается. Сижу, молчу и смотрю, как они обедают.
Вода
На кухне какая-то авария – льется вода, заливает пол.
Я при этом стою у раковины и отмываю от остатков еды эмалированную миску, пальцами, ногтями отскребаю засохшую кашу и соус, тру мочалкой, споласкиваю, потом пальцами пробую, оттерлось ли, гладко ли.
При этом время от времени тряпкой собираю воду с пола, отжимаю тряпку в ведро, но продолжаю мыть миску, добавляю моющее средство, взбиваю пену.
Вода льется, ее много – вижу, она сейчас зальет низкие электрические розетки. Выключаю кран и соображаю, что весь этот потоп случился из-за мытья миски.
Собираю воду в ведро и вижу, что на белых боках холодильника – красные потеки. Как будто кисточкой. Но не краска. Смываю это мокрой тряпкой.
Красная Москва
Экскурсия по Москве. Все дома – буквально все, до единого, на всех знакомых и незнакомых улицах, в центре и на окраинах – из красного кирпича. Только такие. Краснокирпичный город.
При всех
Сижу в ресторане, ужинаю, и вдруг что-то маленькое и жесткое – кунжутное зернышко, наверное, – попало мне под съемный зубной протез. Есть невозможно: очень больно надкусывать. Я пытаюсь языком справиться, выковырять это зернышко, выслюнить его оттуда, из-под протеза. Ничего не получается. Тогда я достаю протез изо рта и протираю его салфеткой.
Оля сидит за столом напротив меня.
Она изумленно спрашивает:
– Ты это делаешь при всех?
Я тоже удивляюсь. Да, конечно, это неприлично до невозможности, но разве она сама не видит, что я это делаю при всех, мы же с ней сидим в ресторане, где полно народу. Я пожимаю плечами. Она переспрашивает:
– Ты это делаешь при всех?
И тут я вижу, что мы не в ресторане, а какой-то крохотной кухне, за маленьким пластиковым столом.
– Да, – говорю я. – То есть нет. Или так, иногда.
Рига – Родос
Длинный скучный сон про то, как я выписывался из больницы имени Страдыня в Риге. Как мы с Олей ждали, сидя в коридоре, пока подготовят документы, выписки и все прочее. Как шли потом к такси, везя сумку на колесиках с моей одеждой. Красивая больничная территория. Фонтанчик. Скамейки. Красные дома с заостренными фронтонами. Кошки, много кошек.
Громкий голос повторяет слово mallia, то есть «волосы» по-гречески. «Ну да, – соображаю я сквозь сон, – ведь я в Греции сейчас». Да, но почему именно это слово?
Непонятно. И кошки – может быть, это уже не рижские, а родосские кошки? Вот где кошек прорва, так это на Родосе. Не знаю, запутался.
< С 7 по 11 октября мы были на Родосе. >
Жирафы
Передо мной тарелка с макаронами. Макароны толстые, как в старое время. Видно, что они чем-то набиты, нафаршированы. Чем-то неровным. Это «что-то» даже как будто шевелится. Я осторожно, зубцом вилки, распарываю макаронину. Батюшки! Там жираф. Маленький, меньше «киндер-сюрприза», ярко-рыжий с черными пятнами. Живой! Вскрываю другую, третью – там тоже крохотные, в полсигареты размером, жирафы. Они шевелят ножками.
