Собственно, на то и придумана литература, и вообще искусство. Театр, кино и даже телевидение. Чтоб иметь возможность поговорить о самых тяжких проблемах души и тела, не называя имен. Посредством вымышленного героя. А когда герой вот он, перед нами, как бывает на ток-шоу, – тогда и вести себя нужно в соответствии с правилами реальной жизни. То есть публично не жаловаться на жену, что растолстела, и на мужа, что садист.
Барьеры стыда рушатся (а стыд – то есть страх быть выставленным напоказ – это важнейший культурный ограничитель). Значит, рушится, ну осторожно, скажем, разрушается одна из главных культурных опор. Различение между публичным, приватным и интимным.
При чем тут политика? А вот при чем. «Ежели в одном месте прибавится, в другом – непременно убавится», – как отмечал М. В. Ломоносов в одноименном законе сохранения массы. Если в одном месте можно демонстрировать то, что положено скрывать, то получается, в другом месте можно скрывать то, что положено объявлять.
На одном полюсе общественного сознания реальные люди (простые обыватели) рассказывают в телекамеру о своей интимной жизни. То есть делают то, что нельзя делать. На другом полюсе столь же реальные люди (но уже не простые обыватели, а крупные государственные и общественные деятели) скрывают весьма важные моменты политической и хозяйственной жизни страны. То есть не делают того, что должны делать.
Мы знаем подробности личной жизни эстрадных звезд. Но мы не знаем, кто является акционерами крупнейших (как принято говорить, системообразующих) частно-государственных корпораций. Мы прекрасно осведомлены о том, что происходит в постели простого россиянина, притащившего на ток-шоу свои интимные радости и обиды. Но нам совершенно неизвестно, непонятно, да уже и неинтересно, что означает фраза «в таком-то году Россия продала вооружений на 6 миллиардов долларов». О какой России идет речь? О государственной казне? Или о нескольких физических лицах с российскими паспортами?
Когда на всеобщее обозрение выставляется интимная сфера, то публичная закрывается. Я не знаю,
кто виноват, кто первый начал, государственные деятели или авторы реалити-шоу. Но факт остается фактом: частная жизнь граждан становится достоянием публики, а жизнь государства становится частным делом чиновников.
Летние испытания
В самом начале 1960-х годов одна моя знакомая прилетела отдыхать в Гагры. Точнее говоря, прилетела она в аэропорт Адлер, а оттуда собиралась ехать на такси. Но в такси ее не пустили. Таксист не посадил. И второй тоже. И третий, и четвертый. Потому что она была в брюках. Таксистам города Адлера это, наверное, казалось какой-то несусветной развратной дикостью. Возможно, с транссексуальным оттенком, хотя такого слова тогда не знали. Но чувствовали. «Женщин в брюках не возим!» – и точка. Даже не знаю, с чем это сравнить. Что в наши дни может вызвать такое брутальное отторжение, такое агрессивное неприятие? Разве что плакатный террорист с бородищей и громко тикающей бомбой.
Моя знакомая (кстати говоря, она приехала с мужем) была вынуждена прямо на площади раскрыть чемодан, среди плотно уложенных вещей найти платье и отправиться на поиски общественного туалета – чтобы там, в кабинке, переодеться. Муж остался стеречь чемоданы и держать очередь на такси. Слава богу, все кончилось хорошо: ситцевое платье устроило и таксистов, и старого чистильщика ботинок, который из своей будки сказал: «Вот то-то же!»
Это было начало 1960-х, уже были спутник и Гагарин, уже разоблачили культ личности и провели в Москве американскую выставку. Импрессионистов тоже показали народу в залах музея имени Пушкина. Однако женщина в брюках воспринималась как ужасающий эротический монстр. И не где-нибудь, не в строгой обстановке советского учреждения (вспоминается довлатовский начальник, говоривший своим сотрудницам о тех же брючных костюмах: «Нет такой моды!»), а именно что на курорте.
Кстати, нас с мамой – я это прекрасно помню – в те же годы на том же советском юге не пустили в столовую, потому что мама была в сарафане. Пришлось возвращаться за кофточкой.
При этом сами мужчины ходили по курортным набережным в пижамах. Да, да, в шелковых полосатых пижамах, в которых теперь отдельные пожилые сибариты ходят в ванную и пьют кофе на кухне. Современному мужчине, чтобы понять, что тогда ощущала женщина в брюках, надо выйти на улицу в пижаме. Особым испытанием для женщин было лето. Страна у нас в общем и целом северная. По преимуществу осенне-зимняя. Холодных месяцев семь, а то и все девять. Поэтому главные дамские одежные усилия были направлены на что-то теплое или, в крайнем случае, демисезонное. Шубки, куртки, пальто. Ботиночки и сапожки. Шапки меховые или шляпки фетровые. Платки пуховые, платки черные с шелковой бахромою, в крупных розовых цветах. Городские улицы были полны ярких зимних красавиц. «Как дева русская свежа среди снегов!» Или загадочных весенне-осенних незнакомок. «Дыша духами и туманами». Но климат в нашей северной стране, увы, континентальный. Лето хоть и недлинное, но жаркое. Лето ставит вопросы не только о платье и босоножках. О ногах, как таковых, тоже. Наверное, знаменитый моностих Брюсова «О закрой свои бледные ноги» посвящен осенне-зимней красавице, не подготовившейся к летним испытаниям.
У моей мамы была подруга. Танцовщица из ансамбля «Березка». Звали ее Анжелика Дмитриевна. По понятным профессиональным резонам танцовщицы ухаживали за своим телом несколько пристальнее обычных гражданок. Вот. Приезжает данная Анжелика Дмитриевна на юг. Снимает комнату в частном секторе. А соседнюю комнату снимает молодая супружеская пара, московские инженеры. Вернувшись с пляжа, Анжелика Дмитриевна сказала соседке со всей танцевальной грубоватостью: «Что это ты, подруга, под мышками такие кусты развела? Лето ведь, жара. Вот, держи бритву. И мужу понравится!» Та послушалась. Но вечером из комнаты вдруг раздался дикий крик. В коридор выбежали зареванная инженерша и ее разгневанный муж. «Это она, это она!» – рыдала дамочка, показывая на Анжелику Дмитриевну. «Сейчас милицию позову! – орал инженер. – Да вас в тюрьму посадят!» «За что?» – спросила Анжелика Дмитриевна. «За вовлечение в проституцию! Вы из моей жены проститутку сделать хотите? Это ведь только проститутки подмышки бреют! – Присмотрелся к ней и все понял. – Да вы… да ты сама проститутка!» – смачно повторял он неприличное, но, наверное, чем-то ему приятное слово.
Пришлось Анжелике Дмитриевне искать другую комнату в частном секторе.
Иные нынче времена.
Настала эпоха торжествующей эпиляции.
Однажды я написал и вывесил в своем блоге рассказ. Там все происходило в сентябре 1968 года. Я так точно знаю время, потому что это случай из моей жизни.
Вот цитата.
«Не смотрите на мои ноги, пожалуйста, – сказала она. – Да, у меня волосатые ноги. И я не ношу брюк или чулок. Сентябрь, тепло. Но вы все равно не смотрите».
Боже! Оказалось, что читатели заметили только это. Волосатые ноги заслонили всю печальную лирику рассказа, весь его сюжет, смысл и стиль. Половина читателей говорила, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Вторая половина вежливо отмалчивалась, но автора не одобряла за такие кошмарные выдумки.
