Вскоре выяснилось, что на Сашины вещи у Муси никто не польстится — и муж, и мальчики одеты, как в каталоге немецкой моды. Валерию возраст был к лицу, как многим красивым мужчинам. Младший сын, Лукас, оказался прехорошеньким пакостником — и, к сожалению, астматиком. Старший, Иван, носил длинные, до плеч, волосы. Возможно, в Москве была такая мода, и она еще просто не докатилась до Екатеринбурга. Прическа эта мальчику не шла, а больше сказать про Ивана было нечего.
Муся приходила к Лине одна, без детей, — и не так часто, как раньше. Вместо семечек она приносила с собой шоколад и потом жаловалась, что у нее от шоколада — прыщики, но она всё равно не может от него отказаться. И курила на кухне, запросто — к вечеру там пахло, как на вокзале, но Лине было всё равно. Она и сама порой вытягивала из пачки сигарету, и Муся ее поощряла — даже как будто радовалась, что правильная Линка теперь тоже курит.
По вечерам Лина слышала из-за стены, как родители учат с Иваном уроки.
— Ты тупой совсем, что ли? — кричал Валерий. Не иначе с Валерием что-то произошло в Москве, или же, раскручивая бизнес, он сорвал у себя внутри какой-то жизненно важный тормоз. Раньше Лина не помнила, чтобы он повышал на детей голос. — Если ты идиот, так иди в школу для умственно отсталых, понял, урод? Что здесь решать-то, задача для дебила!
Девятый вал и вой раненого зверя. Мальчик плакал, потом включалось — как музыка! — повизгивание Муси, глухие удары и еще много всего, что Лина предпочла бы не слышать. Однажды спросила:
— У Лукаса проблемы с учебой? Вы поэтому летом занимаетесь?
Муся призналась: проблемы не у Лукаса, а у Вани, причем серьезные. Шестой класс окончил на двойки, не спасли ни деньги, ни репетиторы. Они еще и поэтому вернулись в Екатеринбург — найти ему хорошую школу, может, интернат…
— Он у нас не дебил, а индиго. Слыхала?
— Если хочешь, я с ним позанимаюсь.
Муся засмеялась, недожеванная конфета выпрыгнула изо рта, как лягушка. Долго кашляла, запивала чаем.
— Да хоть вообще забери. Мы плакать не станем.
Тогда был август, самое начало. Бабки у гастронома торговали тепличными помидорами, чесноком и репой. У некоторых уже появились вёдра с мелкими яблоками — кривобокими, но душистыми, сладкими. «Чистый мед», клялись старухи, подталкивая ведерки с яблоками поближе к Лине, чтобы она их лучше рассмотрела. Познакомилась, так сказать, прежде чем купить и съесть. Лина шла домой от одной из своих прежних учениц — к ней вернулись все, кого она оставила, уйдя в коммерческую школу. С той школой было покончено навсегда.
— Ты пытаешься себя наказать, — часто говорила мама, и Лина соглашалась с ней, как соглашалась теперь со всеми. Дома она высыпала ведро яблок на пол, наслаждаясь их грохотом, ароматом и тем, как они раскатились красными мячиками по всей комнате. И застыли — каждое на своей орбите.
Потом пришла Муся, привела Лукаса — и у него открылся рот, как будто конверт расклеился.
— А зачем вам на полу яблоки?
— Не знаю, — сказала Лина.
И, кажется, в первый раз за весь год улыбнулась — такая у него была забавная, удивленная мордочка.
Через две недели случился дефолт.
Наверное, Лина была самым равнодушным к этому событию человеком — если не во всей стране, то уж точно в доме.
Для Мусиной семьи это была, как для всех нормальных людей, катастрофа.
Валерий потерял бизнес, который с таким трудом налаживал все эти годы. Пока доллар летел вверх, Муся металась по городу, пытаясь выгодно истратить на глазах тающие деньги. Было, например, куплено три шубы, две — длиной в пол. Попутно с этим Муся закупала гречку, варила компоты, мариновала огурцы — готовилась к войне. Такие, как Муся, — всегда готовы. На них держится страна, а не на таких, как Лина, дохлых львицах.
Она ни о чем не позаботилась — вот и смотрит теперь бессмысленно на черную редьку.
О возвращении в Москву никто не заикался. Валерий целыми днями сидел дома, воспитывал сыновей. Судя по всему, попивал. Муся бегала по знакомым, будто бы искала работу. Пыталась перепродать шубы. Про интернат для Ивана речи уже не было — первого сентября мальчики вышли из квартиры с букетами, направляясь, надо полагать, в обычную школу. И у старшего, и у младшего — скромные астры. Отец спускался по лестнице следом, глядел в затылки детям, как надсмотрщик.
Уроки они теперь учили, начиная с двух часов, как только Иван возвращался из школы.
— Болван! — кричал Валерий за стенкой. — Тупица! Тварь!
Вполне возможно, имел в виду и себя.
Однажды, в какой-то особенно громкий день, Лина не выдержала. Вышла на площадку, позвонила в дверь.
Открыл разъяренный Валерий. Где-то глубоко в квартире всхлипывал мальчик.
— А Лукас у вас на продленке? — зачем-то спросила Лина.
Валерий, ни слова не сказав, ушел в кухню, долго чиркал там спичками — от злости не мог прикурить. Лина пошла следом. Кухня была заставлена банками с соленьями, вареньями, овощной икрой, компотами. Над форточкой висели длинные нити сушеных грибов, похожие на какие-то страшные бусы.
— Зачем вы с ним так?
— Что? — не понял Валерий. — А, вы заступаться пришли?
— Я каждый день слушаю, как он плачет.
— Ясно, — кивнул Валерий. — Жалко стало, да?
— С Лукасом вы по-другому общаетесь. Вы его любите. Но Ваня ведь тоже ваш сын.
— А вам не приходило в голову, — взревел Валерий, — что у каждого ребенка своя кредитная история? Это дерьмо мне всю жизнь отравило! Гнилой насквозь.
Валерий выругался сквозь зубы, полушепотом — так обычно делают женщины.
— Ребенок не может быть гнилым, — сказала Лина.
Валерий так вдавил окурок в блюдце, будто это был виновник дефолта и его личный враг. Потом выбежал с кухни и начал метаться по всей квартире, собирая в большой пластиковый пакет какие-то вещи. Лина заметила ботинок, книгу, спортивные штаны…
— Папочка, не надо! — вопил Ваня, пытаясь остановить отца, но тот легко стряхнул его с руки, как сухой листик с дерева. Лина не знала, что делать — зачем она во всё это ввязалась? Зачем ей чужие беды, если она и свою-то пережить не может?
Валерий набил наконец пакет доверху, открыл дверь и с удовольствием вытолкнул из квартиры сначала Ваню, а потом Лину.
— Попробуйте сами! — торжествующе сказал он.
Лина попыталась обнять мальчика, но он отшатнулся, как чужой пес. Сел на пол в коридоре.
— Тебе тринадцать, да? — спросила она просто для того, чтобы хоть что-нибудь спросить.
Ваня просидел на полу почти целый час, потом всё же согласился умыться и зайти в комнату.
Лина не сомневалась — сейчас придет Муся и заберет сына, но за стеной было тихо, как при соседе-бирюке.
