Дело в том, что муж Е.С. не любил Карину и вложил в эту нелюбовь всю свою силу и страсть. Окружающие обычно не верят в то, что родители могут не любить своих детей, – но только в том случае, если речь не идет о таких родителях, как Виталий. В Карине его раздражало всё, начиная от половой принадлежности и заканчивая привычкой ходить дома босиком и напевать поутру в своей комнате. Пела, кстати, чистехонько! А он злился. И девочка, когда подросла, тоже злилась. Е.С. металась между ними, металась, а потом ей стало как-то всё равно. И каждый нырнул в свою мечту – Карина грезила о миллионере, ее отец – о победе над телевизионной гидрой, а Е.С. обустраивала гнездо в далекой Англии, причем в последнее время жила она неподалеку от Кембриджа, где, по слухам, собирался учиться Севастьян Аренгольд. Сокращенный, надо думать, к тому времени до Сэба Арена.
Ворочаясь в постели, бедняжка Е.С. вспоминала, как она решила воплотить свою английскую мечту. Однажды, волнуясь, с красными пятнами – как от приложенных «пятачков»! – на щеках, учительница пришла на прием в британский визовый центр и, уставившись взглядом в карту королевства, похожего очертаниями на присевшую по нужде крольчиху, попросила выдать ей анкету.
В обычное время Е.С. одевалась так, как это принято у хорошеньких женщин из последнего вагона: милые платьица, узкие юбки, платочки для уставшей шеи. И непременно светлые чулки и туфельки из дорогого магазина. Но на встречу с мечтой Е.С. явилась в колючем пиджаке, издали похожем на твидовый, в строгих коричневых брюках и шляпке. Она так хотела в Англию! У нее неожиданно быстро приняли документы и велели сдать «биометрические данные», чему она подчинилась с волнением и даже трепетом. И тут выяснилась удивительная подробность про Е.С., такая, которую сам про себя никогда не выяснишь – только при помощи британского визового центра. Оказалось, что у Е.С. практически отсутствуют отпечатки пальцев!
– Отличная новость! – засмеялся директор школы Егор Соломонович, с которым Е.С. зачем-то поделилась этим открытием. – Можно идти на дело!
Отпечатки сняли только с пятой попытки – сотрудница визового центра изо всех сил давила на бледные пальцы Е.С., пока не раздался нужный писк, свидетельствующий о том, что оттиск получен.
– Ты просто слишком много работаешь, – заметил Виталий, которому Е.С. тоже, потрясенная, рассказала свою историю. – Стучишь по клаве, стираешь отпечаток личности… Посиди, отдохни, посмотри телевизор!
Неизвестно, по какой причине – из-за отпечатков или из-за неубедительного комплекта документов, но в визе в королевство мечты Е.С. отказали. Сотрудница (та же самая, что давила на пальцы) распечатала конверт и громко удивилась:
– Надо же, у вас отказ!
Е.С. опять была в тот день в своей глупой шляпке и, принимая из окошечка отвергнутый паспорт, вдруг увидела себя со стороны глазами юных студенточек, получавших визы в оксфорды и кембриджи. Она увидела, как нелепо выглядит в своем псевдотвиде и, что хуже, как не подходит ей эта английская мечта – она была ей не по размеру, не по возрасту, не ко времени.
Но Е.С. привыкла мечтать об Англии, поэтому заменила одну мечту другой – как часто делают отвергнутые женщины, она начала мечтать о войне с Англией. О том, как эту страну всем миром разлюбят, выбросят из своих снов и мечтаний буколические домики, синие озера и Шерлока Холмса, о том, как королева Елизавета будет рыдать, утирая слезы шляпкой (да-да, Лизанька, именно так!), и писать письма туристам из далекой Африки и России: «Приезжайте! Мы вас ждем!» Но даже самый нищий африканец, у которого, кроме бус и палочки в носу, нет никакого имущества, откажется посетить королевство присевшей крольчихи!
Прошло несколько месяцев, прежде чем Е.С. простила Англию. В один день множество мужчин (Егор Соломонович утром, Виталий вечером плюс неподдающееся счету число телеведущих) сообщили о том, что в выбранный для приезда Е.С. в Британию день было взорвано сразу несколько поездов лондонской подземки.
«Искушение!» – сказал бы тут, наверное, Ваня Баянов.
Ваня, меж тем, пытался закрепить успех и на всех уроках Е.С. сидел отныне, как тихий кактус в горшке – такой же дисциплинированный суккулент рос на окне Евдокии Степановны, которая вовсе не радовалась педагогическим успехам коллеги, а «ставила», выражаясь современным языком, на Баяна. У нее тоже была своя мечтёшка – Евдокия Степановна любила представлять себе, как ее ближнему становится плохо. Потом еще хуже, а затем и вовсе невыносимо. Если бы Евдокия знала, как тяжело живется Е.С., она была бы почти счастлива, но наша учительница не пускала коллег дальше принятой дистанции.
В дневнике Баяна было всё больше и больше пятерок по литературе и русскому. Он прилично рассказал наизусть стихотворение Фета и отрывок из «Руслана и Людмилы», сдал в срок сочинение, и однажды, после шестого урока, перед столом Е.С. появилась Ванина мама с гигантской коробкой конфет. Е.С. как глянула на эту коробку, так и поняла, что ей никогда не захочется ее открывать.
Баянова была холеной до скрипа и, хотя по возрасту должна была находиться в том же вагоне, что Е.С., неимоверными усилиями умудрялась ехать далеко впереди. Высокая тетя с белыми крашеными волосами и толстыми коленками, похожими на футбольные мячи. Когда Е.С. видела Баянову, в голове у нее само собой загоралось слово «хабалка» – неоновыми красными буквами. Что-то было в ней такое, возрождающее память о продавщицах из огуречного отдела. Но даже если Баянова и была хабалкой, то с претензиями. Она всегда носила с собой книжку (правда, по полгода одну и ту же) и «наладонник», а однажды, давным-давно, Е.С. стала свидетельницей неловкой сцены, когда Баянова орала на какую-то серую мышь из родительниц словами: «Думаешь, ты тут самая культурная?» Столько гнева было в крике Ваниной мамы, что сразу стало ясно, кто на самом деле был самым культурным. Серая мышь, во всяком случае, спорить не посмела.
Теперь Ванина мама нависла над столом Е.С. и начала благодарственную речь. Е.С. на время речи отключила слух, уставившись на Севастьяна Аренгольда, который зачем-то вошел в класс с букетом и делал за спиной у высокой Ваниной мамы непонятные знаки руками. Пальцы у него были длинные и ровные, аккуратные, как палочки для Карининых роллов. Речь наконец закончилась, зашуршал целлофан, и Е.С. был вручен вместе с конфетами еще и пышный букет, который Севастьян подал Ваниной маме, как ловкий ассистент.
– Подожди меня в машине, – лениво махнула ему рукой Баянова, и прекрасный Аренгольд вышел из класса, не взглянув на свою бедную учительницу.
– Вы знакомы? – спросила она, не веря ни ушам своим, ни глазам, ни даже чувствам.
Тяжелый взгляд в ответ – глаза как два черных горячих камня. Давящий взгляд, как намокшее пальто на плечах.
– Мы дружим с его мамой.
Мама Аренгольда и мама Баянова не подружились бы даже в том случае, если бы в мире произошла катастрофа и выжили бы они две, да еще и оказались бы при этом на необитаемом острове. Мама Аренгольда, вспомнила вдруг с ужасом Е.С., и была той самой серой мышью, неосмотрительно обнажившей пред миром свой культурный слой.
