– Вы убийца, – тихо сказала Влада. – Это вы убили мою мать и моего отца…
– В тайном мире нет понятия «убийца», – ответила Царева усталым голосом. – Маги не убивают просто так, есть миссия, есть долг. Как на войне – ведь тайный мир находится в постоянной войне. Разве солдат судят за убийство врага на поле боя?
Влада смотрела на Царевых. Надо же, сейчас она должна чувствовать ярость и гнев, наконец узнав, кто убил ее родителей, сделал ее сиротой!.. А вместо этого ей почти жалко этого трясущегося от ужаса Царева, эту чудовищно уверенную в своей правоте женщину…
– Лика, остановись, я умоляю, – попросил Лев Михайлович. – Мне трудно это слышать. Я не хочу этого вспоминать…
– Нет, ты вспомнишь, – Царева резко вскинула голову. – И я верну себя прежнюю. Я верю в это. Мы вернемся туда, откуда нам пришлось уйти. В наш Магиструм, в наше с тобой Кольцо. Только надо довершить начатое. Тогда мы станем магами, как раньше!
– Погодите. Меня уже вызывали в Магиструм. Но я вернулась оттуда живой, – быстро сказала Влада. – Если они хотели меня убить, то убили бы там!
– Резвее-едка, – протянула Царева с улыбкой. – Зачем им рисковать и повторять наши ошибки? Они вызвали тебя, посмотрели, проверили, кто ты и что ты. Внушили тебе отказаться от защиты темных: очень уж они мешали. А твою уязвимость Яромир проверил легким ударом светлой магии. Ты подвержена ей, а значит – смертна.
Царева протянула руки, и Владу ударила головная боль. Как тогда, в кафе.
– У вас же… не осталось… дара… – сквозь боль выкрикнула Влада, хватаясь за виски.
– Светлого – да… Светлая магия мне недоступна, но зато темная, – Царева прищурилась. – Порча, удары темной магией… Я практиковалась на тебе… Я натравливала на тебя собак, крыс – все, что возможно! И сейчас ты ничего не сделаешь, магия действует на тебя, и ты не умеешь от нее защищаться!
– Так вот что значили ваши вопли, когда вы меня видели, – прошептала Влада. – Теперь понимаю.
Вместо ответа Царева улыбнулась, жестко и неприятно. Она протянула руки, и головная боль стянула Владе голову железным обручем. В ушах зазвенело так, будто кто-то колотил молотком по водосточной трубе, надетой ей на голову.
Каждая секунда убивала и жалила, как ядовитая змея. Влада, закрыв голову руками, опустилась на землю. Когда-то, в первые дни своей жизни, она обладала даром, способным толкнуть магов на ее убийство. Где же теперь этот дар? Он бы сейчас помог ей противостоять и спастись, когда помощи ждать неоткуда.
Ее слепило ярко-белыми вспышками света, стало трудно лышать. Пахло чем-то овратительным, вроде смеси горелого железа и стирального порошка, чем-то убийственным для нее.
– Не могу больше, – прошептала она онемевшими губами.
Перед глазами был перевернутый набок двор, сейчас наполненный дождем. Вот тут она выросла, а теперь лежит и ждет смерти, не в силах пошевелиться.
Среди грохота дождя и звона в ушах было что-то еще. Как тихий голос на грани слышимости. Далекое воспоминание. Нужно было только услышать, настроиться на его мотив. Круги фонарей, освещавшие темный двор, поплыли в глазах огненной рекой, и Влада закрыла глаза.
Майский теплый вечер плывет над маленькой деревней. Пахнет скошенной травой, в бочке с дождевой водой плавают травинки, пытается выбраться на сушу незадачливый комар. Слышится стук по железу, ленивый собачий перелай за дальними домами.
– Фе-е-едя! – громко зовет румяная полная женщина, вытирая испачканные в земле руки о передник. – Федечка, пора спать! Где ты там? Ох, певец, поет он…
– Пусть всегда-а будет солнце, пусть всегда-а… – Восьмилетний мальчик играет с котенком, бегая по примятой траве. Он весело напевает песенку звонким мальчишеским голоском, срываясь на хохот, когда котенок выполняет воздушные кульбиты, распушив рыжий хвост.
– Поцарапает кот дите, как пить дать, искалечит, – ворчит старик-сосед с худым недобрым лицом, выглядывая из-за полуразвалившегося забора.
– Пусть всегда-а будет… Ай!
Котенок отпрыгивает в сторону с шипением, мальчик потирает исцарапанную руку.
– Ты чего-о? – обиженно спрашивает мальчишка. – Рыжик, ты совсем уже обалдел? Мне же больно. Кого испугался-то…
– Марин, я вам крышу залатал, порядок, – громко окликает с крыши молодой парень с молотком в руке. – Теперь хоть потоп с небес, а вам нипочем. Что вам еще починить?
– Слезайте, Виктор, что вы там ночью можете еще чинить, – ворчит румяная женщина. – Деньги за комнату платите вовремя, а больше мне ничего не надо. Еще сорветесь с крыши на ночь глядя, вези его в больницу…
– Не в больницу, а еще хуже будет, – ворчит сосед из-за забора. – Вот чую, что будет все плохо. Гроза впереди… Конец света наступит, чую я…
– Хватит вам каркать, как вас там, Фабиан Кириллович, – ворчит Марина. – Что вы сюда таскаетесь вечно и ворчите из-за углов? Пугаете кошмарами – меньше надо вам новостей всяких по телевизору смотреть. Смотрите лучше мультики или комедии. Идите к себе уже. Дома-то у вас, наверное, тоже дела есть свои…
Она недовольно косится на старичка. Вот ведь надоел – всегда появляется неизвестно откуда и начинает ворчать или комментировать все, что она делает. А где живет, не понять, отнекивается и бормочет под нос. Наверняка ходит сюда из соседней деревни, чтобы на нервы действовать. Марина видит в траве яркий желтый шарик – детская погремушка в виде солнышка. Не Федина, ее-то сын уже вырос из такого.
– Слезайте, Виктор, сорветесь! Я погремушку нашла, это ваша Влада потеряла?
Парень мягко спрыгивает с крыши на землю, берет погремушку в свои руки, благодарно улыбается. – Спасибо, Марин! Да, это доча моя растеряша…
– Бросается хорошими игрушками, – ворчит женщина, качая головой с легкой завистью.
Повезло этой Оле, с которой Виктор приехал из города. Она-то городская, изнеженная, все для нее в деревне непривычное, а парень у нее странный. Не то чтобы накачанный, как спортсмены, а просто сильный. А она, Ольга… Она как посмотрит, так будто на рентгене просветит. Такая юная, а глаза будто у старухи. Вот к таким-то красивые парни и липнут, не оторвешь. И ребенок у них тоже странный, эта Влада. Маленькая девочка, а как посмотрит – так и мурашки по коже.
– Федя, ремнем получишь! – сердито прикрикивает Марина на сынишку, и тот, схватив в охапку котенка, недовольно шаркает сандалями по деревянному крыльцу.
Над Горяевкой вечереет. Закат уже прогорел, как угли в костре, только над самым горизонтом тлеет темно-оранжевая полоска. Небосвод темно-синий, притихший, будто перед ночной грозой.
– Олька, вы с Владочкой потеряли солнце, – Виктор, поигрывая погремушкой, подходит к девушке, которая, держа на руках ребенка, с тревогой всматривается в сумрачную даль. – Держи! И вообще, вам обеим спать пора.
