— Это мой велосипед, — сказала я. Мне хотелось показать, что и я причастна к мастерству Альфреда.
— Наверное, он всю жизнь тренировался. — произнесла Глория, словно не слыша меня.
— Всего два дня, — сказала я. Глория посмотрела на меня взглядом оскорбленного человека.
— Сомневаюсь, что ты настолько хорошо в этом разбираешься.
— Ладно, — вздохнула я. Спорить мне не хотелось.
Когда мы вышли из шатра, Альфред стоял у своего вагончика.
— Подожди здесь! — сказала Глория. — Я хочу поблагодарить этого талантливого клоуна — я и не думала, что когда-нибудь снова увижу что-то подобное!
— Его зовут Альфред, — произнесла я так тихо, что Глория не должна была услышать, но она оказалась вовсе не туга на ухо.
— Ты его знаешь? Не верю!
— Не веришь? — повторила я и пошла к нему. Глория отправилась следом. Казалось, она стесняется.
— Как тебе номер с велосипедом? — спросил Альфред, положив руку мне на плечо.
— Неплохо, — ответила я. — Особенно прыжок.
Даже не знаю, почему я не сказала, что это лучший цирковой номер из всех, что я видела.
— Я хочу научиться делать то же самое, только задом наперед, — сказал он и почесал лысину.
— Будет здорово, — ответила я. — Вот бы посмотреть.
Огромный нарисованный рот не мог скрыть печальное выражение лица.
— Тогда тебе придется поехать в Сёдертэлье. Или в Эскильстунна. Сегодня вечером мы сворачиваемся и уезжаем.
Я не успела осознать, насколько это грустно, потому что Глория тут же вставила:
— Спасибо! За изысканный артистизм, господин…
— Альфред Перссон, — подсказал Альфред. — Большое спасибо, фру…
— Глория Аль. Фрёкен, — добавила она, смутившись.
— Как приятно познакомиться с твоей учительницей! — сказал Альфред. — Она хорошо учится в школе? Или только на велике гоняет хорошо?
— Об этом мне ничего не известно, — сказала Глория. Наверное, у нее временно притупился слух и она ничего не поняла. — Но могу сказать, что выросла в цирке, который тоже назывался «Цирк Варьете», — гордо продолжила она. А наш верблюд — Гоби — был такой же красивый, как ваш.
Прежде чем циркачи свернули и все погрузили в машины, мы успели прокатиться на автодроме. Я села в отдельную машинку — иногда хочется порулить самостоятельно. Но Альфред, удивительное дело, скрючился на сиденье рядом с Глорией. Она подобрала полы пальто, прижала к себе сумочку и покраснела. Похоже, им так нравилось кататься вместе, что Глория забывала рулить. Альфреду несколько раз приходилось тянуться к рулю, чтобы не врезаться в ограду.
Может быть, они говорили о том, как сделать идеальное цирковое выступление. Может быть, Глория рассказала Альфреду о своем номере. Мне она об этом пока не говорила.
Автодром давно опустел, а они все сидели в машинке. Акробаты смыли грим и переоделись в рабочие комбинезоны, даже директор цирка надел рабочие перчатки.
Я стояла и смотрела, как разбирают карусель. Лошади были тяжелые, каждую можно было снять только вдвоем. Но работа продвигалась быстро, все знали свое дело. Было заметно, что они делали это вместе не раз и не два. Правда, то, что Альфреда не было рядом, их сердило. Время от времени кто-нибудь бросал взгляд на радиомашинку, где он по-прежнему сидел вместе с Глорией.
Должно быть, он замечал, что его ждут, но все же не торопился заканчивать разговор. Наконец, оба выбрались из своего кабриолета и направились к ожидающим.
Глория светилась и порхала над глинистым месивом. Наверное, я завидовала: разве Альфред не мой друг? А может, все изменилось?
Я отстегнула велик, но уехать было трудно. Завтра «Цирка Варьете» здесь уже не будет. Я опустила велосипед на землю и побежала к шатру. По меньшей мере десять человек вытаскивали из земли стальные клинья. Альфред был среди них.
— Можно… ну… у тебя есть телефон? Или ты не хочешь его давать?
Альфред встал и потянулся. Затем серьезно посмотрел на меня.
— Каждый раз, когда я буду выполнять этот номер с велосипедом, я буду думать о тебе, — сказал он.
Меня как будто обожгло под ребрами.
— Я не велосипед, — сказала я.
Почему нельзя взять номер его телефона? Неужели Альфред думает только о моем старом велосипеде — ведь мы, наверное, больше никогда не встретимся?
— Ясное дело, ты не велосипед. Ты Янис, — сказал он.
Он погладил меня по щеке, ладонь у него была шершавая.
— Я не очень-то люблю мобильные телефоны, но ты всегда можешь найти меня в «Цирке Варьете».
Наверное, у меня было очень грустное лицо. В эту минуту мне больше всего хотелось, чтобы он был моим папой — ведь тогда он, конечно же, позвал меня с собой? Или… вообще-то это ничего бы не изменило.
— В конце лета мы будем недалеко отсюда, — улыбнулся он. — На другом конце города.
— Ясно, — без особой надежды произнесла я.
— А пока тренируйся на велосипеде. Может быть, когда-нибудь мы покатаемся вместе.
— Ты просто так говоришь, — сказала я. — Ничего такого не будет.
И тогда он наклонился. И просто обнял меня. Долго-долго, даже дольше, чем я надеялась. Пах он так, как должен пахнуть папа. По-моему. Тепло и приятно. И немного потно.
— Увидимся, Янис!
Я повернулась и побежала. Я не хотела, чтобы он увидел, как хлынут слезы. Как из душа. Вообще-то я не плачу. Это хорошее качество. Я никогда не плачу по пустякам.
21. Про трудную дорогу домой
Глории было холодно. Пальто у нее было слишком тонкое, а красное платье больше подходило для прогулки в жаркий летний день.
Она захотела срезать и пойти через пустырь. Хотя уже смеркалось, и разглядеть дорогу было трудно.
— Хочешь поехать на велосипеде? Хотя земля, конечно, неровная…
— Можно, — она взяла у меня велосипед.
Как только она взобралась на седло, я поняла, что мысль была глупая. Я, конечно, видела, как она ездит на велосипеде, но сейчас мы были не на асфальтированной площадке. Я подталкивала сзади и держала багажник, чтобы велосипед не терял равновесие. Так мы и пробирались вперед, шаг за шагом.
Я обернулась, чтобы посмотреть, убрали шатер или нет. Стенки уже сняли, купол сдувался, как продырявленный шарик. Я заметила и еще кое-что: точнее, кое-кого.
Они шли за нами.
Кажется, это называется «дурное предчувствие»? Когда в животе у тебя острый камень, и ты знаешь, что теперь все, конец.
