Конечно же, она права. Почему мои слова всегда звучат так смешно и неубедительно, когда я говорю о политике? Не вижу в ней ничего ироничного. Думаю, мне необходимо постараться донести все это до нее, просто наладить интеллигентный взрослый разговор, но тут как раз завязывается перепалка между одним из тощих парней в черной джинсе и кем-то из Классовой Войны, поэтому я решаю, что на сегодня достаточно, и просто удаляюсь.
7
В о п р о с: Какая спорная измерительная шкала, изобретенная немецким психологом Вильямом Штерном, была изначально определена как отношение «интеллектуального» возраста человека и его физического возраста, умноженное на 100?
О т в е т: Ай-кью, коэффициент умственного развития.
Я снова иду наверх, в аудиторию номер шесть, где высокий блондин с официозно-бюрократическим видом расставляет штук тридцать столов и стульев как для экзамена. Он явно намного старше меня: ему двадцать один – двадцать два или около того. Он хорошо смотрится в форменной университетской темно-красной рубашке – высокий, загорелый, неброско-красивый, с короткими русыми волосами, уложенными в прическу, которая кажется отлитой из одного куска пластика. Некоторое время я наблюдаю за ним сквозь стеклянные двери. Если бы в Британии были астронавты, он выглядел бы как один их них. Еще он похож на Экшн-мэна
[17]
, от которого не исходит угрозы. Меня тревожит только одно: я его откуда-то смутно помню…
Он замечает меня, поэтому я вежливо просовываю голову в приоткрытую дверь и говорю:
– Извините, в этой комнате будет «Университетский вы…»?
– Пальцы на кнопки, звучит первый вопрос: «Вы прочитали объявление?»
– Да.
– И что в нем говорится?
– Аудитория номер шесть, час дня.
– А сейчас сколько?
– Двенадцать сорок пять.
– Полагаю, я ответил на ваш вопрос?
– Полагаю, да.
После этого разговора сажусь у двери и разминаюсь – повторяю про себя кое-какие списки: короли и королевы Англии, Периодическая система элементов, американские президенты, законы термодинамики, планеты Солнечной системы, так, на всякий случай, простая методика подготовки к экзаменам. Проверяю, что у меня есть ручка и карандаш, носовой платок, коробочка «Тик-така», и жду появления остальных участников отборочного тура. Через десять минут я по-прежнему в одиночестве, поэтому пялюсь на парня, который сидит за учительским столом и с важным видом раскладывает и скрепляет листы с вопросами. Наверное, он довольно большая шишка из отборочной комиссии «Университетского вызова» и у него головокружение от такой опьяняющей власти, но я должен вести себя с ним подчеркнуто вежливо, поэтому ровно в 12:58, и ни минутой раньше, встаю и вхожу в комнату.
– Теперь можно?
– Конечно заходи. Сколько там еще с тобой? – спрашивает он, не поднимая глаз.
– Хм… Никого.
– Да что ты? – Он смотрит сквозь меня, потому что мне явно нельзя доверять. – Тьфу ты, блин! Опять как в восемьдесят третьем! – Он чертыхается и вздыхает, затем присаживается на край стола и берет в руки папку с зажимом для бумаг, бросает беглый взгляд на мое лицо и тут же переводит его на точку, расположенную в дюймах двенадцати от него, но для него более приятную на вид. – Ну да ладно, меня зовут Патрик. А тебя как зовут?
– Брайан Джексон.
– Курс?
– Первый курс! Только вчера приехал!
Опять чертыхание и вздох.
– Профилирующий предмет?
– Вы имеете в виду, специализация?
– Как тебе угодно.
– Английская литература!
– Господи, еще один! По крайней мере, ты не совсем впустую потратишь три года своей жизни.
– Извините, я…
– Куда подевались математики, хотел бы я знать? Биохимики? Инженеры-механики? Неудивительно, что у нас вся экономика летит к чертям собачьим. Никто не может построить электростанцию, зато все знают, что такое метафора.
Я смеюсь, затем смотрю на него, чтобы убедиться, что он шутит. Оказывается, нет.
– Да я сдавал выпускные экзамены по техническим дисциплинам! – говорю в свое оправдание.
– Правда? И по каким именно?
– Физике и химии.
– Ну хорошо, давай проверим, человек эпохи Возрождения! Третий закон механики Ньютона?
Друг мой, тебе следовало поднапрячься и спросить что-нибудь посложнее!
– Действию всегда соответствует равное и противоположно направленное взаимодействие, – отвечаю я.
Реакция Патрика тоже достаточно равная и противоположная: мимолетный скупой взлет бровей, и снова его взгляд утыкается в блокнот.
– Школа?
– Извините?
– Я сказал «школа». Большое здание, построенное из кирпича, с учителями внутри…
– Я понял вопрос, мне просто интересно, зачем вам это знать?
– Ну ладно, Троцкий, я понял вашу точку зрения. У тебя есть ручка? Хорошо. Вот бумага, через минуту вернусь.
Я сажусь за одну из последних парт; в комнату входят еще двое.
– А вот и кавалерия! – восклицает Патрик.
Первый потенциальный товарищ по команде, девушка-китаянка, вносит небольшую сумятицу, потому что на первый взгляд кажется, что в ее спину вцепилась панда. При более близком рассмотрении выясняется, что это не настоящая живая панда, а остроумно оформленный рюкзак. Полагаю, этот показатель причудливого чувства юмора не сулит ничего хорошего с точки зрения шансов выиграть в серьезной, продвинутой викторине по проверке эрудиции. Как бы то ни было, из ее разговора с Патриком я узнаю, что ее зовут Люси Чан, что она на втором курсе, специализируется на медицине, поэтому может заткнуть меня за пояс в каких-нибудь научных вопросах. По-английски она вроде бы говорит достаточно бегло, хотя и невероятно тихо, с легким американским акцентом. Что говорится в правилах об участии иностранцев?
Следующий соперник – огромный громогласный парень из Манчестера, одетый в оливково-зеленую армейскую форму и большие тяжелые сапоги; на бедре у него – небольшой синий планшет летчика. Странно, но на планшете маркером выведена эмблема Движения за ядерное разоружение. Патрик проводит с ним собеседование с эдакой скупой учтивостью, как сержант с капралом, и в ходе разговора выясняется, что это студент третьего курса, изучающий политику. Он из Рочдейла, и зовут его Колин Пейджетт. Он обводит комнату взглядом, кивает, затем мы ждем в тишине и крутим в руках письменные принадлежности, сидя настолько далеко друг от друга, насколько позволяют законы геометрии; мы ждем десять минут, пятнадцать, пока не становится окончательно ясно, что больше никто не появится. Где же она? Она сказала, что придет. Уж не случилось ли с ней чего-нибудь?
