Но самая большая проблема на сегодня – это собрать вещи, выйти из дому и сесть на поезд, не услышав от мамы фразы: «Твой папа гордился бы тобой».
Июльский вечер, вторник. На улице еще достаточно светло, и мы наполовину закрыли шторы, чтобы можно было нормально смотреть телик. Я в пижаме и халате после ванны, пахну «Деттолом», и все мое внимание сосредоточено на бомбардировщике «Ланкастер» на чайном подносе передо мной – модель масштаба 1:72 фирмы «Эрфикс». Папа только что пришел домой с работы, он пьет пиво из банки, и дым от его сигареты плавает в лучах заката.
– Начальный вопрос на десять баллов: при каком британском монархе в последний раз велись активные боевые действия?
– При Георге Пятом, – говорит папа.
– При Георге Третьем,– говорит Уиллер, Колледж Иисуса, Кембридж.
– Верно. Ваш бонусный раунд начинается с вопроса по геологии.
– Разбираешься в геологии, Брай?
– Немного, – смело заявляю я.
– Какой из трех основных классов породы, на вид кристаллический или стекловидный, формируется путем остывания и отвердевания расплавленной магмы?
Это я знаю. Я наверняка это знаю.
– Вулканическая, – говорю я.
– Магматическая, – говорит Армстронг, Колледж Иисуса, Кембридж.
– Верно.
– Близко,– говорит папа.
– Какую структуру имеет изверженная порода с включениями крупных ограненных кристаллов, известных как «вкрапленники»?
Попытка не пытка.
– Гранулярную,– говорю я.
– Порфировую? – отвечает Джонсон, Колледж Иисуса, Кембридж.
– Верно.
– Почти,– говорит папа.
– Какой поэт Викторианской эпохи написал эпическую поэму «Любовник Порфирии», в которой главный герой душит свою возлюбленную ее же волосами?
Подождите-ка, а вот это я знаю наверняка. Роберт Браунинг. Мы это проходили на английской литературе на прошлой неделе. Это Браунинг. Я точно знаю.
– Роберт Браунинг,– говорю я, изо всех сил стараясь не кричать.
– Роберт Браунинг? – говорит Армстронг, Колледж Иисуса, Кембридж.
– Верно.– И зрители в студии аплодируют Армстронгу, Колледж Иисуса, Кембридж, но мы оба знаем, что эти аплодисменты адресованы мне.
– Черт побери, Брай, откуда ты это знаешь? – удивляется папа.
– Просто знаю,– отвечаю я. Мне хочется обернуться и посмотреть на его лицо, посмотреть, улыбается ли он– он редко улыбается, по крайней мере, не после работы,– но я не хочу выглядеть самодовольным, поэтому сижу неподвижно и смотрю на его залитое солнцем отражение на экране телика. Он затягивается сигаретой, затем ласково кладет пропахшую дымом руку мне на голову, будто кардинал, приглаживает мои волосы длинными, с пожелтевшими ногтями пальцами и говорит:
– Ты поаккуратнее, а то в один прекрасный день сам там окажешься.
Я улыбаюсь и чувствую себя умным, сообразительным и готовым к новым переменам в жизни. Естественно, после этого я становлюсь самоуверенным и пытаюсь ответить на каждый вопрос, и всякий раз неверно, но это уже не имеет значения, потому что если один раз я ответил правильно, то рано или поздно снова дам правильный ответ.
Думаю, будет правильным сказать, что я никогда не был рабом мимолетных капризов моды. Не то чтобы я антимоден, но из множества молодежных течений, пришедшихся на мой недолгий век, ни одно мне по-настоящему не шло. В конце концов, суровая правда жизни состоит в том, что если ты – фанат Кейт Буш, Чарлза Диккенса, игры скребл, Дэвида Аттенборо и программы «Университетский вызов», то в окружающей жизни тебя мало что привлекает, если говорить о молодежных течениях. Нельзя сказать, что я не пытался. Какое-то время назад я вдруг проснулся и стал прикидывать, не стать ли мне готом, но, кажется, это была всего лишь короткая фаза. Кроме того, основная черта гота мужеского пола – одежда аристократического вампира, а если и есть в жизни малоубедительные веши, то я в образе аристократического вампира буду наиболее малоубедителен. У меня просто отсутствуют скулы. Кроме того, быть готом – значит слушать готическую музыку, о чем не может идти и речи.
В общем, это было мое едва ли не единственное легкое соприкосновение с молодежной культурой. Полагаю, вы не ошибетесь, если скажете, что мой личный подход к стилю можно описать как неформальный и в то же время классический. Джинсам я предпочитаю хэбэшные слаксы со складками, но светлой джинсе я предпочитаю темную. Пальто должно быть тяжелым, длинным, с поднятым воротником, а шарфы должны быть с бахромой, черными или красными, как бургундское вино, и все это актуально с раннего сентября до позднего мая. Ботинки должны быть на тонкой подошве и не слишком остроносыми, и (что особенно важно) с джинсами следует носить только черные или коричневые туфли.
Но нынче я не боюсь экспериментировать, особенно теперь, когда решил воспользоваться шансом заново открыть себя. Поэтому сейчас на кровати передо мной лежит старый раскрытый родительский чемодан, и я просматриваю свои последние покупки, которые приберегал для особого случая, то есть на сегодня. Во-первых, это моя новая спецовка, необыкновенно плотная, тяжелая вещь, похожая на ослиную шкуру. Ею я особенно доволен – она подразумевает смесь искусства и тяжелого ручного труда: «Хватит этого Шелли, пойду что-нибудь забетонирую». Потом идут пять дедовских рубах, различных оттенков белого и голубого, которые я купил по 1,99 фунта во время однодневной поездки на Карнаби-стрит с Тони и Спенсером. Спенсер их ненавидит, но мне они кажутся классными, особенно в сочетании с черным жилетом, который я оторвал за три фунта в магазине секонд-хенда «Помощь престарелым». Жилет пришлось прятать от мамы, но не потому, что она имеет что-либо против «Престарелых», а потому, что она считает: секонд-хенд – это так вульгарно; следующий шаг – это поднимать пищу с пола. Чего я добиваюсь сочетанием жилет—дедовская рубаха—круглые очки, так это вида контуженного молодого боевого офицера с заиканием и записной книжкой, полной стихов, которого отправили обратно домой, подальше от зверств фронта, но который продолжает выполнять свой патриотический долг, работая на ферме в глухой глостерширской деревушке, где местные жители воспринимают его с неприветливым подозрением, но которого тайно любит на расстоянии красивая, начитанная суфражистка, дочь викария, исповедующая пацифизм, вегетарианство и бисексуальность. Это действительно прекрасный жилет. И что ни говори, это не секонд-хенд, это винтаж.
Следующая вещь – папин вельветовый пиджак. Я разглаживаю его на кровати и аккуратно складываю рукава на груди. Спереди на нем небольшое чайное пятно, которое я посадил пару лет назад, когда совершил ошибку – надел его на школьную дискотеку. Знаю, это слегка ненормально, но мне казалось, что это хороший жест, нечто вроде дани памяти. Наверное, надо было сначала спросить у мамы, потому что, когда она увидела меня перед зеркалом в папином пиджаке, она издала пронзительный крик и швырнула в меня чашку чая. Когда она наконец поняла, что это всего лишь я, она разрыдалась, упала на кровать и проплакала полчаса, что было очень хорошим разогревом перед вечеринкой. Когда мама успокоилась и я ушел на дискотеку, у меня состоялся следующий разговор с моей возлюбленной-на-всю-жизнь той недели Джанет Паркс:
