Сначала мы не касаемся друг друга, по крайней мере нарочно, и, немного поворочавшись в кровати, мы осознаем, насколько она мала. Наконец мы принимаем более-менее нормальное положение – мы лежим, изогнувшись, параллельно друг другу, словно два вопросительных знака, но я не касаюсь ее, словно она – рельс под напряжением. Каковой она и является.
– Удобно? – осведомляется Алиса.
– Ага.
– Споканьки-ночки, Брайан.
– Что? Что такое «споканьки-ночки»?
– Мне так папа говорил. Вместо «спокойной ночи» и «баиньки».
– И тебе споканьки-ночки, Алиса.
– Выключи свет, пожалуйста.
– Ты хотела сказать «выключаньки-свечки»? – говорю я, что кажется мне весьма остроумным, особенно в 3:42 ночи, но Алиса ничего не отвечает и вообще не издает ни звука, поэтому я выключаю свет.
В первую секунду мне кажется, что это действие станет своего рода катализатором, который сорвет с нас оковы и высвободит все сильнейшие сокровенные желания, но ничего подобного не происходит, просто в комнате становится темно. Мы лежим точно так же, как раньше: в виде вопросительных знаков, не касаясь друг друга, но вскоре я понимаю, что напряжение мышц, необходимое для того, чтобы оставаться в такой позе и не касаться Алисы, становится невыносимым, как попытка удержать стул на вытянутой руке всю ночь. Поэтому я немного расслабляюсь, и верхняя часть моего бедра прикасается к мягкому изгибу левой ягодицы Алисы, и она не отдвигается от меня и не толкает меня локтем в живот, поэтому я понимаю, что все в порядке.
Потом я понимаю, что не знаю, куда девать руки. Правая рука, которую я отлежал своим туловищем, начинает неметь, поэтому я вытаскиваю ее из-под себя, врезав Алисе по почкам.
– Ой!
– Извини!
– Все в порядке.
Но теперь руки как-то бесцельно болтаются передо мной, причудливо изогнутые, как у брошенной марионетки, и я пытаюсь вспомнить, что обычно делаю с руками, когда никто не лежит в моей кровати, то есть всю свою жизнь. Я пытаюсь сложить эти странные лишние конечности на груди, что оказывается тоже не вполне удобным, да еще Алиса пододвигается поближе к стене, забрав с собой одеяло, так что мой зад свисает с кровати, и в штанине моих боксеров начинает гулять сквозняк. Я могу либо потянуть одеяло на себя, что выглядит немного грубым, либо рискнуть и пододвинуться поближе, что я и делаю, так что я лежу, согнувшись, плотно прижимаясь к спине Алисы, и это просто прекрасно – да, наверное, эту позу и называют «ложечкой». Я чувствую, как поднимается и опускается грудь Алисы при дыхании, и пытаюсь синхронизировать свое дыхание с ее в надежде, что так я усну, но это маловероятно, потому что мое сердце бьется слишком, слишком быстро, как у борзой.
Теперь мне в рот лезут ее волосы. Я стараюсь избавиться от них активной работой лицевых мышц, но это не помогает, поэтому я отворачиваю голову насколько возможно, но волосы тут как тут – забиваются в мои ноздри. Мои руки все еще скрещены на груди и прижаты к спине Алисы, поэтому я отодвигаюсь назад, высвобождаю руки и откидываю волосы, но теперь моя левая рука вылезла из-под одеяла и замерзла, а правую начинает колоть – то ли судорога, то ли приближающийся сердечный приступ; подмышка источает сильнейший запах «Свежести и синевы», а мои боксеры снова оказались на сквозняке, ноги замерзли, и я уже собираюсь взять носки и надеть их, как вдруг…
– Что ты все ворочаешься? – бормочет Алиса.
– Извини. Не знаю, куда руки девать.
– Давай сюда. – И Алиса делает нечто невообразимое. Она берет мою руку и кладет ее себе на ребра, под футболку, так что теперь моя ладонь лежит на теплом животике, и мне кажется, что я даже чувствую ее грудь.
– Лучше?
– Намного лучше.
– Спать хочешь? – задает Алиса абсурдный вопрос, потому что ее правая грудь трется о мою руку.
– Да не так чтобы очень.
– Мне тоже не спится. Поговори со мной.
– О чем?
– О чем-нибудь.
– Хорошо. – Я решаю перейти к самому главному: – Что ты думаешь о Спенсере?
– Он мне нравится.
– Думаешь, он нормальный парень?
– А как же! Немного мужлан, немного нагловат, – говорит она, вдруг переключившись на акцент кокни с «Радио-4», – немного неотесан, но он мне понравился. И он определенно любит тебя.
– Ну, насчет этого не знаю, – сомневаюсь я.
– Да нет же, он любит тебя! Жаль, ты не слышал, какие дифирамбы он пел в твой адрес.
– Мне показалось, это он тебе зубы заговаривал, чтобы закадрить…
– Боже, нет. Совсем наоборот… – говорит Алиса.
Что бы это значило?
– Как это? – недоумеваю я.
Алиса, немного поколебавшись, поворачивается ко мне и говорит:
– Ну… он вбил себе в голову, что ты… воспылал ко мне страстью.
– Спенсер это сказал? Тебе, сегодня вечером?
– Угу.
Вот оно как. Вот в чем дело. Я не знаю, что говорить и куда смотреть, поэтому поворачиваюсь на спину и вздыхаю:
– Ну, спасибо, Спенсер, спасибо большое…
– Не думаю, чтобы он хотел причинить тебе вред.
– А что еще он говорил?
– Ну, он был очень пьяный, но сказал, что ты хороший парень, и, как он выразился, хоть ты иногда и бываешь придурком, но на самом деле ты очень преданный и порядочный, и что таких парней мало, и если у меня есть хоть чуточку соображения, я должна… встречаться с тобой.
– И все это сказал Спенсер?
– Угу.
И у меня перед глазами возникает картинка: Спенсер стоит под дождем около фонаря, закрыв глаза, и растирает лоб рукой, а я иду в другую сторону.
– Ты о чем думаешь? – спрашивает Алиса, снова отвернувшись к стене.
– Хм… Даже не знаю.
– А я думаю, что все это правда, а? То есть мне кажется, что все это похоже на правду.
– Это на самом деле так заметно?
– Думаешь, я не заметила, что ты постоянно на меня смотришь? А еще наше свидание в кафе…
– Боже, мне так стыдно…
– Не волнуйся. Все прошло хорошо. Просто…
– Что?
Алиса немного молчит, затем глубоко вздыхает и сжимает мою руку – по такому жесту догадываешься, что умер твой хомячок, и я готовлюсь к доброй старой речи на тему «давай останемся друзьями». Но тут Алиса поворачивается, чтобы посмотреть на меня, убирает волосы за уши, и я с трудом различаю ее лицо в оранжевом свете радиобудильника.
– Не знаю, Брайан, знаешь ли, я не подарок.
– Вовсе нет…
– Поверь мне, я всем приношу горе. Все мои романы закончились болью для кого-то…
