— Галюша, мои такие же. Ну ее, эту родню… Всю жизнь только препятствуют. Запишемся и докладывать не будем.
Все Геннадию в ней подходило: молчалива, вопросов не задает, мастер спорта, между прочим, с высшим образованием, и семейное происхождение понятное — про такую родню забыть, как нет ее.
Торопился Геннадий с женитьбой по своей причине, о которой Галя была осведомлена: у него по месту работы дом сдавали, ему была обещана однокомнатная квартира, а если женится, может, и двухкомнатную малогабаритную дадут, как перспективной семье.
Подали заявку, назначили регистрацию. Галя пришла к Оле, сообщила, что выходит замуж, пригласила в свидетельницы. Оля к тому времени прочно была замужем за Ильей, обе же школьные подруги увядали в одиночестве: Бринчик хотя бы взасос со своими гормонами, а Полушка вообще без всякого смысла.
Оля обрадовалась, но и удивилась:
— Что ты за подруга такая, даже не сказала, что роман завела. Еще бы Бринчика выдать замуж, и все будут пристроены!
Оля не подозревала, что и Бринчика судьбу тоже ненароком решила: Тамара уже год встречалась со старшим другом Ильи, блестящим Марленом.
Посадила ее Ольга в день своего рождения за стол рядом с Марленом, и вышли они вместе, и он проводил Тамару на «Молодежную». Оказалось, почти соседи. Тамара влюбилась беспамятно, страсть вспыхнула нешуточная, и много лет Марлен ходил между двумя домами, благо в пяти минутах. В каждом из домов Марлен держал зубную щетку, бритву, трусы-рубашки. Жизнь его была всегда разъездная, командировочная, и порой на несколько дней выписывал он себе командировку в соседний дом, где и отсиживался в тихом убежище и в любви. В большой, разумеется, тайне. Тамара чуть не с первого дня их знакомства дала обет молчания: о Марлене никогда и никому ни слова, а особенно Ольге с Ильей. Так Оля, невольный конструктор чужих судеб, всех устроив и определив, и не замечала своей организующей роли.
Свадьбы у Гали никакой не было. Геннадий сказал, что нечего деньги бросать на ветер, впереди расходы большие — обстановку покупать. Галя закивала — да, да. Жалко было немного свадьбы, но прав был Геннадий. Про обстановку. Расписались, и она поехала к мужу в общежитие. Комната хорошая, кровать старую Геннадий сдал коменданту, купил диван раскладной. В тот же вечер на новом диване принял Геннадий от жены неожиданный подарок, над которым пришлось немало повозиться. Честная была девушка Галя Полухина. Для мужа себя берегла. Одно только обстоятельство омрачило Геннадию великий день его жизни: подружка Галина Ольга. Ну как мог он допустить, что свидетельницей у него на регистрации будет жена его подопечного Ильи Брянского, которого он два года время от времени пас. Образовывалась личная линия, отчасти совершенно ненужная, отчасти интересная.
Пока они барахтались на новом диване, пока Геннадий делал свое мужское дело, преодолевая природные трудности, радуясь мягкому соучастию жены, маленькая заноза все-таки свербила: узнала ли его эта Ольга.
Ольга узнала. Вернувшись из ЗАГСа, сообщила Илье, что Полушка вышла замуж за Грызуна. Так они прозывали Геннадия с тех пор, как обнаружили слежку за Ильей. Грызун был из тех троих сотрудников отдела наружного наблюдения, которых Илья знал в лицо.
Илья сначала посмеялся — породнились, значит! Потом стал чесать в кудрях — а что ты ей давала печатать?
Последние годы Галя часто брала от них работу. Печатала быстро, аккуратно. И как-то не вникая.
— Ох! Я и не подумала! Черт!
— Что давала-то? — нажимал Илья.
— У нее моя «Эрика» и Солженицын, «ГУЛАГ», вот что!
— Срочно забирай. Прямо сегодня.
Ольга побежала в полуподвал, уже по дороге соображая, что Галя переехала к мужу. Пьяный дядя Юра, обиженный на дочь, что свадьбу не сыграли, а так по-темному все устроили, был неприветлив. Ольга спросила — не оставила ли Галя ее пишущую машинку.
— Все манатки собрала, ничего не оставила. И адресочка даже не оставила, — отрезал дядя Юра и захлопнул дверь перед Олиным носом.
Вернулась Оля расстроенная, сбитая с толку. И тут уж Илья стал ее утешать.
— Ладно, Оль, обойдется. Галя у вас в доме всю жизнь толкалась, не побежит же сразу доносить. Погоди, еще чаек вместе с ее муженьком пить будем, — хмыкнул Илья.
Насчет чая Илья не совсем ошибся, но до совместного чаепития еще надо было дожить. Немало лет.
Бринчику было рассказано о скоропалительном браке Полушки с Грызуном, подробности про машинку и перепечатку были опущены. Она и без этого пришла в ужас:
— Полушку в дом не пускать!
— С ума сошла! Она моя подруга чуть не с рождения! Как это? — рассердилась Оля.
— Опасно. Как ты сама не понимаешь? Будет стукач в доме, — мрачно предсказала Тамара.
— Глупости, глупости! Это мерзко — всех подозревать. Тогда я и тебя могу тоже подозревать! — взорвалась Оля.
Бринчик побагровела, заревела и ушла.
Назавтра Оля позвонила Гале на работу, там сказали, что она в отпуске с сегодняшнего дня. Странно — Полушка про отпуск ничего ей не говорила. Сама не знала, что был это мужнин подарок. Медовый месяц! Про отпуск подтвердила Галина мать, еще и добавила, что молодые поехали в дом отдыха в Кисловодск. Оля спросила про машинку — давала Гале, и теперь ей срочно понадобилась. Галина мать тетя Нина велела подождать, потом вернулась — машинки никакой в доме нет. Вещь не маленькая, она бы нашла.
Явилось подозрение, не пропил ли машинку дядя Юра. Поди узнай.
Новенькая «Эрика» стоила целое состояние, а главное, не достать. А как была нужна! Ольга и сама печатала хорошо, но скорости профессиональной не было, и за большие вещи она сама не бралась, давала в перепечатку Полушке и другим машинисткам.
Однако пропажа «Архипелага ГУЛАГ» в данном случае казалась еще худшей бедой.
Через две недели Галя прибежала сама, посвежевшая, почти хорошенькая, но в большом смятении, в слезах, с чистосердечным признанием: машинка и рукопись пропали из родительского дома безвозвратно, куда все делось, неизвестно, она, Галя, ей отработает, месяца через три вернет деньгами. Исчезло все, скорей всего, когда молодожены отбывали свой медовый отпуск в доме отдыха.
— До того, еще до того! — сказала на это Оля. — Я хватилась в тот день, когда вы с Геннадием расписывались, я на другой день вечером к твоим забегала!
— Быть не может! — ахнула Галя.
Домашнее расследование, которое Галя немедленно провела, ничего не дало. Отец как раз запил, что было косвенным указанием на домашнее воровство. С другой стороны, папаша запивал ежеквартально, по своему стойкому расписанию, и тут как раз время подошло.
Брат Николай, которого она пыталась порасспросить, вдруг взбесился, стал трястись и орать, чтоб отвязалась. С головкой у него было плохо, он был на учете в психдиспансере еще со школьных лет.
