Тамара молчала. Она не была деревенским человеком, нонсенса никакого в собаках не видела, но, работая в медико-биологическом институте, наблюдала собак либо в клетках, либо в вольере в виварии. Дома никогда не держали животных. Тамарина мама собак панически боялась, а кошек не любила. При бабушке жил старый кот Маркиз, а уж после бабушкиной смерти — никаких животных.
— Так что, Тамарочка, подержи пока эту собаченцию у себя, а там, глядишь, и хозяйка приедет. Зовут собаку Гера.
— Пока мама из санатория не вернулась, подержу, а потом, Оль, не смогу, — неожиданно твердо сказала Тамара.
— А когда? Когда Раиса Ильинична возвращается?
— Через три дня, — Тамара говорила все так же твердо.
Оля шмыгнула носом и поцеловала Тамару в гофрированные волосы:
— Какая же ты надежная, Томка. Ты и Галка — других таких нет! Подержи до маминого приезда, потом что-нибудь придумаем.
— А может, Галку спросить? Может, она собаку возьмет? — в глазах у Тамары мелькнула надежда.
— Скажешь тоже! Собака не простая, а диссидентская. Можно даже сказать, марксистская! И такую собаку в логово кагэбэшника! — засмеялась Оля уже почти обычным звонким голосом. — Да к тому же Галка в отпуске.
С транспортировкой оказалось непросто. Гера ни за что не хотела лезть в Илюшин «москвич». Она села возле открытой дверцы с невозмутимым видом и смотрела прозрачными желтоватыми глазами вдаль. Они уж совсем было собрались идти к станции метро, но Тамару осенило:
— Илья, ты сам садись в машину и прикажи ей изнутри.
— Хитро, — оценил Илья выдумку, сел за руль и, положив на сиденье руку, приказал: — Лежать!
Мгновенное раздумье отразилось в собачьих глазах, она встала, легко запрыгнула на сиденье, легла, вытянув вперед лапы. И вздохнула по-человечески. Места ей явно не хватало, но на собачьем лице было выражение достойной покорности.
Тамара села сзади, и они поехали.
Вечером Тамара позвонила Оле и сообщила, что собака убежала — рванула и вместе с поводком, который Тамара не смогла удержать, унеслась.
Тамара долго бегала по окрестным дворам, расспрашивала собачников, но никто лайку не видел. На следующий день развесили объявления в окрестных домах и возле станции метро «Молодежная». Стали ждать. Никто не отзывался на объявления.
Илья между тем встретился с распорядителем фонда и спросил, не смогут ли они как-то помочь девчонке, родители которой в лагере. Обещали рассмотреть.
Через три дня Марина ранним утром позвонила в дверь.
Ольга сразу же рассказала ей о пропаже собаки. Марина села на пол в прихожей, обхватив голову руками. Когда она отняла руки, оказалось, что все лицо ее покрыто красными язвочками.
— Господи, да что с тобой? Аллергия? — воскликнула Ольга.
— Нет. Мне в ванную надо! Зря моталась. Одни неприятности, — шмыгнула носом Марина и пролетела в ванную, не снимая плаща.
Полоскалась она долго, пока не проснулся Костя. Ему надо было зубы чистить, собираться в школу. Оля постучала в ванную — дверь сразу же открылась. Тощая, как рыбий скелет, вся в красных отметинах, в расчесах и синяках стояла перед ней Марина в мокрых трусах и лифчике. Вся ее одежда плавала в ванной, а поверхность воды была покрыта мелкими бордовыми комочками. Боже милостивый, это были клопы!
Оля велела Косте умыться на кухне. Наскоро накормила завтраком и выпроводила в школу. Потом вытащила из комода ночную рубашку и дала Марине.
— Пошли кофе пить.
Илья был в отъезде. Наверное, если бы он был дома, не получилось бы такого общения: они были как сестры — взрослая Ольга и младшая, растерянная и искусанная армией клопов Марина.
— Первую ночь была пьянка сплошная. Там приятель мой был, ужасная свинья, то звал, звал, а потом просто ушел посреди ночи с какой-то девкой, оставил меня в незнакомой компании. Утром ходили с этой компанией по Питеру, дождь, холодно, водку в рюмочных пили, пирожок какой-то купила, бродили весь день, ночевать никто не зовет, приятель мой вообще пропал. Я ему звоню, там отвечают, что его неделю дома не было. Что делать? Я пошла на вокзал, билетов ну вообще нет. Я еще одной там позвонила девочке, подруге моей приятельницы, она предложила с ней погудеть. Я ее часа три на Московском вокзале ждала. Рожа кошмарная — пошла я с ней.
Она меня привела в «Сайгон», такое кафе вроде нашего «Молодежного». Там мне понравилось, познакомились с компанией ребят. Поехали за город, в Петергоф, два дня там проболтались. Деньги у меня кончились. Все разъехались, подевались куда-то, остались двое ребят — отвели в университетское общежитие, оно пустое. Студентов нет, все на каникулах, но какие-то бандитские рожи мелькают. В общем, да… Короче, остались ночевать в одной комнате. Тут я кое-что пропущу, чтоб тебя не травмировать. Я до последней минуты не понимала ничего, но не орала. Чего орать — сама виновата. Поперла на рожон — и получила. Ну, повоевала немного, но они здоровые, приперли меня. Потом свалилась как мертвая. Честно скажу, напилась. Ночью просыпаюсь — как будто кипятком ошпаренная. А светло — белые, черт их дери, ночи. Очень неприятно, я вообще-то ночь люблю, а там — ни дня, ни ночи, какие-то сумерки бесконечные. Все тело горит. Распяливаю я глаза — стены все в горошек, а горошек движется — на меня. Смотрю — я вся в клопах. Я такого количества их за всю жизнь не видела. Полчища, стаи. Помыться негде, в уборной в конце коридора одна раковина. Кое-как собралась. Тут заметила, что один парень свалил, а второй спит крепким сном. Я его карманы вывернула, взяла все деньги, которые у него были, — на билет должно хватить, даже на два, думаю. Удивляешься? Да. Вот так. Все правильно… Думаю, кто меня вчера трахал — этот или тот? Кажется, оба. Не помню. А, все равно без разницы. Ну, я и дернула. Сразу на электричку, потом на Московский вокзал. Билетов нет, но я проводнице заплатила, она меня к себе определила. Проспала всю дорогу. Чешусь, правда, вся, как свинья. Это я только сейчас увидела — клопы в подпушку плаща набились и оттуда потихоньку выползают и жрут меня. Ты не бойся, я их всех утопила и кипятком слила. Оля, ты что? Ты что ревешь? Не реви, пожалуйста, а то я тоже зареву. А теперь вот еще — Гера пропала!
Слезы густо потекли по выемкам щек к маленькому подбородку. Они уткнулись друг в друга и облились слезами — слезы были крепкими и солеными, как кровь.
— Ничего, ничего, все наладится, — шептала Ольга. — Геру найдем, родители освободятся, все будет хорошо…
Затихшая было Марина взвыла:
— Чего хорошего? Чего? Эти идиоты придут и опять за свое возьмутся. Они больные, их в сумасшедший дом надо, а не в тюрягу. В моей жизни только то и хорошо, что их нет. Да я из дома первый раз в десять лет убежала. Не могла объяснить почему. А теперь могу. Я им не нужна, я им только мешала! У всех детей была жизнь как жизнь, а у меня только посиделки на кухне. Маркс, Ленин, Ленин, Маркс! Ненавижу. Я и сейчас не знаю, как мне жить. А когда они выйдут, так вообще…
