Милая Валентина, Вы были замужем двадцать лет, и обет приняли уже после смерти супруга — это лучшее, что может сделать вдова. У Вас иной опыт, но Вы поймете меня лучше, чем кто бы то ни было, потому что Вам знакомы оба эти состояния — и замужней женщины, и монахини. Хотя, конечно, монашество тайное, монашество в миру имеет свои отличительные черты, но многие умудренные опытом люди считают, что это во многих отношениях сложнее. Мне Ваша жизнь кажется образцом женского служения — выйти замуж, быть верной женой, родить ребенка, а овдовев, принять обеты.
А Ваши переводы Евангельских текстов на современный русский язык, открывающие новые смыслы и оттенки, сделанные одним велением сердца, — не есть ли это настоящее монашеское служение?.. Что же касается меня, я в моем пребывании в монастыре не вижу ничего, кроме дисциплинарного подвига. Тот духовный рост, ради которого и существует монашество, не происходил. Смею даже думать, что моя духовная жизнь с выхода из монастыря стала богаче, а страдания, с этим связанные, представляют собой отдельную школу.
Есть такие интимные вещи, дорогая Валентина, о которых я, наверное, никогда не смогла бы сказать вслух, но написать почему-то проще. Брак наш с Ефимом, задуманный как духовный, таковым не остался и приобрел новый смысл. Конечно, это решение мы никогда бы не смогли принять самостоятельно, мы оба слишком робкие люди для такого дерзкого решения, но помог нам брат Даниэль. Его уж никак нельзя заподозритьв робости: он воевал, работал среди немцев, совершал геройские поступки.
Новая супружеская жизнь, с благословения Даниэля, омрачена одним препятствием. Может быть, мой с детства развившийся страх и отвращение к физическим отношениям между мужчиной и женщиной тому причина, но ворота мои накрепко заперты, и близость наша неполная. Это меня ужасно удручает, потому что годы уже самые критические, и если мы не сможем исполнить главного назначения брака и родить ребенка, не лучше ли нам было оставаться в прежнем состоянии?
Ефим меня утешает, нежен безгранично, из объятий не выпускает, и все мои многолетние страдания, связанные с вражескими посещениями, отошли от меня.
Порой меня омрачают мысли о моем отступничестве — обет свой я нарушила, и только мысль о потомстве, которое могло бы оправдать это нарушение обета, поддерживает меня.
Как всегда, прошу Ваших молитв. Но, может быть, Вы сможете дать мне и какой-то практический совет. Бедный мой муж, который бьется о мое несокрушимое во всех смыслах девство, умоляет меня не огорчаться, говорит, что вполне счастлив, но боюсь, что говорит он это только из милосердия. Я прошу прощения, что обременяю Вас своими мучительными проблемами. Я давно уже хотела написать Вам, но это было очень трудно. И нет другого человека на свете, к которому я могла бы с этим обратиться.
Любящая Тереза.
42
1983 г., Москва.
Валентина Фердинандовна — Терезе
Дорогая моя девочка!
Мы так плотно общаемся с тобой последние годы, что возникает ощущение такого полноценного и богатого общения, а не только переписки. Меня очень встревожило твое последнее письмо. Твой расчет на мой разнообразный житейский опыт, дорогая Тереза, совершенно ошибочен. Брак мой с Аркадием Аристарховичем не был счастливым, и боюсь, что самый главный опыт, который я извлекла из моего замужества, был опыт терпения. Моим родителям Аркадий не нравился, и они не давали мне благословения, но я настояла, и трудный мой брак я связывала впоследствии именно с этим обстоятельством. Я была безумно влюблена, ничего не слышала и не видела. Действительно, он был блестящим человеком, много меня старше, что было для меня особенно притягательно. Уже в первый год, когда я была беременна Кириллом, у Аркадия появилась любовница, и это открытие совершенно меня потрясло. Мы прожили двадцать лет, и я вынуждена была жить в соответствии с его представлениями о браке: он имел полную сексуальную свободу, а я никогда об этом и не помышляла. Самым горьким в моей жизни было то, что Кирилл, вырастая, склонялся к жизненной логике отца и порицал меня за бессловесное служение. Какой-то налет пренебрежения, если не презрения.
Последний год жизни Аркадия Аристарховича, когда он был сильно болен, к нам в дом постоянно приходила его подруга, которая буквально горшки из моих рук вырывала, и я должна была принять это со смирением. И даже на похоронах, у гроба, эта Марианна Николаевна стояла рядом со мной в глубоком трауре. Все это я пишу, чтобы ты поняла, Тереза, что брак мой был очень тяжелым, мучительным, хотя я его берегла до самого конца и никогда не давала Аркадию Аристарховичу развода. Семье не дала распасться. А ведь он много лет об этом меня просил.
Давно умерли родители, и, казалось бы, не имеет никакого значения то, что я вышла замуж без благословения. Но теперь могу тебе сказать, что только в монашестве я нашла свое правильное место: моя добровольная работа, которая мало чем отличается от рабства — ты знаешь, как тяжело мне даются эти ночные труды, — доставляет большое удовлетворение, и это единственное, что я делаю для Господа, и только это и составляет мою радость.
Жизнь моя с семьей моего сына непроста. Совсем в ином роде, чем жизнь с Аркадием. Квартира наша давно стала тесна. С тех пор как родились внучки, я переехала в маленькую комнату, а теперь, когда внучки вышли замуж и плодятся, уже и эта маленькая комната становится роскошью. Кирилл от меня совершенно отдалился, а с его женой никогда близости не было. Пишу это я для того, чтобы ты могла на моем опыте понять, как важно следовать своему предназначению. Может быть, если б я не ослушалась родительского слова, не кинулась в мучительные сложности семейной жизни, а пошла бы с молодых лет в монастырь, жизнь моя была бы благодатнее.
Все это я говорю, чтобы ты подумала, нет ли в твоем странном положении некоторого указания? И какого? Неужели нет в твоем окружении никакого опытного руководителя, который помог бы тебе разрешить эту мучительную ситуацию? Духовные и материальные вещи в нашей жизни очень сильно переплетены, отдельно они не живут.
Я долго думала, чем могу тебе помочь, и в конце концов поговорила с моей старой подругой, она врач-гинеколог, и рассказала, разумеется, не называя никаких имен, о твоей проблеме — именно с точки зрения медицинской. Она мне сказала следующее: то, что с тобой происходит, не такое уж редкое расстройство, называется вагинизм, и им страдают обычно женщины, перенесшие сексуальную травму в детстве или юности. Причина может быть и другая — утолщение девственной плевы, и тогда ее приходится удалять хирургическим путем. Третья, очень редкая причина такого расстройства — опухоль. Она за всю свою сорокалетнюю практику встретилась с таким случаем только один раз. Она выслушала меня очень внимательно, но сказала, что отсюда ничем тебе помочь не сможет, а узнав, что ты живешь за границей, уверила меня, что тебе нужен хороший сексолог. Это у нас редкая профессия, а за границей непременно такие службы есть.
Но как она сказала, в любом случае тебе не помешает принимать антиспастики (типа но-шпы) и легкое седативное средство. Надо только узнать, как эти препараты в ваших аптеках называются.
