На второй самосвал погрузили уже не банкомат, а переносной прилавок с кассовым аппаратом и двумя мангалами. На мангалах готовили крупно рубленных домашних уток и свиной шашлык, сбрызгивая все это из громадной медицинской спринцовки гранатовым соусом.
Соус, как поговаривали, был разведен туалетной водой, разбавлен муравьиным спиртом, нашатырем, сдобрен помоями и всем, что во время приготовления попадало мангальщику под руку. Это придавало соусу дикую остроту и помогало — без всякой русской бани — кидать добрых романовцев из холода в жар.
Мангалом и кассами Волгу захламлять не стали. Свалили в пригородный карьер.
Когда к вечеру хозяин мангала вместе с двумя полицейскими решил осмотреть сворованное имущество — смотреть было уже не на что: одни обломки и расплющенный кассовый аппарат виднелись на дне только вырытого и не успевшего еще заполниться водой песчаного карьера.
А вот эвакуаторщиков — тех ждала неудача.
Водитель и двое в масках никак не могли справиться с памятником Борису Ельцину. Памятник — как в свое время и оригинал — стоял уперто, твердокаменно! Не могли его стронуть с места ни заговором, ни веревками, ни цепью, ни молитвой…
Уже слыша вой полицейской сирены, злоумышленники наскоро вывели на памятнике пульверизатором оскорбительное, хотя, к великому счастью, и не матерное слово и, выкинув в кусты брызгалку с краской, позорно скрылись.
Рассказов об этом ходило много и предположения были разные.
Инициаторы бесчинств и налетов удивили горожан по-настоящему. Фантазия у налетчиков работала хорошо, что и дало повод смиренным романовцам утверждать: это дело рук приезжих, никто из местных до такого просто бы не допер!
Вслед за банкоматами, мангалами и памятником последовала вздорная, но в чем-то и поучительная война вывесок.
По ночам старые вывески стали заменяться новыми. Причем не чувствовалось в этих действиях безобразного панковского влияния! Наоборот. Веяло неизбывным, до боли знакомым: разбойной удалью Стеньки, радищевским негодованием, окропляло пушкинскими колкостями и благородным гневом князя Кропоткина, обдавало душком милых сердцу анархистских песенок!
Охальных вывесок тоже не было, может, поэтому их и не торопились снимать. Но оскорбительные, конечно, были.
К примеру, над входом в одну из городских оппозиционных газет вместо привычного «Романовская правда» — целые сутки сверкало розовато-бурое «Лакейские побрехушки».
А вот на здании администрации новые вывески продержались всего два-три часа. Там злоумышленники на хороших, тонкой работы медных досках вывесили сразу две таблицы: «Контора герр бургомистра» и «Романовское представительство абвера».
Конечно, такие вывески долго продержаться не могли.
Особенно после того, как на здании полиции появилась вывеска «Охранка-02», на резиденции мэра злобно шипящее, но и чарующее слово «Вольфшанце», а на неприметном окраинном здании с веселым и буйным садом, раньше обходившемся без всякой вывески, — «База Гуантанамо».
Очень странными показались местным жителям и выходки в центральном парке.
А ведь парк города Романова великолепен и необычен был!
Над входом в него много лет уже красовалась вывеска:
«Парк советского периода»
И уж ее-то не злоумышленники гвоздями приколотили! Во всех вики— и лит-педиях этот романовский нонсенс был заботливо отмечен.
Саму вывеску правонарушители не тронули, но всем пионерам на лбах написали «Слава им!». А одной из красивейших парковых пионерок змейкой по груди пустили надпись: «Жирик стух! Хочу путиненочка!».
Это навело на мысль: в парке бесчинствуют коммунисты-обновленцы под управлением бывшего дирижера Мариинского оперного театра Семена Бабалыхи.
Но быстро выяснилось: в ночь бесчинств этого дирижопера в городе не было: отдыхал маэстро в Баденвейлере, а обновленная коммунистическая организация на конец сентября 201… года насчитывала всего двух членов. В нее входили сам Бабалыха и упомянутый выше ставосьмилетний романовский старожил Исай Икарович Пеньков.
Однако старожил божился и клялся, что ни во времена Гражданской войны, ни во времена теперешние ни на каких памятниках ничего не писал.
— Доносы, случалось, пописывал. Не совру! — смело рубил ладонью воздух и призвякивал медалями не подлежащий суду из-за умопомрачительного возраста Пеньков. — Но чтоб на груди? Про путиненочка!?
Легкое и доступное объяснение пришлось, скрежеща зубами, откинуть.
А тут как раз произошло нечто социально противоположное: нескольким парковым пионерам пришпандорили на плечи настоящие царские эполеты. Эполеты невозможно было отодрать, и они целую неделю красовались на плечах беспровинных изваяний.
Еще одной пионерке, стоявшей как раз напротив той, что желала «путиненочка», вложили в руки — словно бы исключительно для этого случая сработанные — деревянный скипетр и тяжкую, каменную «державу».
Здесь в сознании некоторых жителей города произошел еще один, и теперь, кажется, коренной поворот: возрождение российской монархии начнется отсель, из города Романова!
Немедленно была послана приветственная телеграмма Никите Михалкову. Стали думать и гадать, как Никиту Сергеевича похлебосольней встретить, что отвечать на его умные, полностью разъясняющие суть современного монархизма речи, как вдруг — новое событие.
Тепловой аэростат!
Он-то и стал венцом шестидневной войны добрых романовцев и неизвестных правонарушителей.
Тепловой аэростат — и опять-таки в ночь глухую, когда не спится только лошадям и овцам, — пристегнули тросом к радиобашне. А внизу, у радиобашни, посадили на цепь двух хорошо известных городу собак: Рекса и Рексону.
Промеж себя Рекс и Рексона вели себя вполне сносно, а вот зевак и полисменов, пытавшихся приблизиться к башне, готовы были порвать на куски. Длинные цепи с кольцами, продетые в десятиметровые, протянутые по земле проволоки, собакам в этом сильно помогали.
Кобель Рекс приобрел популярность тем, что принадлежал городскому голове. Рекс был тупо свиреп, страшно кусач и только месяц назад загрыз в парке двух милых белочек и одну приблудившуюся кошку.
Конечно, ротвейлера Рекса можно было усыпить, а цепь обрезать. И тогда — лети тепловой аэростат на все четыре стороны! И тогда — раздражай своим нелепым видом хоть древний Ярославль, хоть тихий Рыбинск, хоть близлежащее Пшеничище!
Но в том-то и беда, что городской голова в сопровождении двух высших романовских чиновниц в эти серовато-призрачные волжские деньки пребывал на встрече в верхах, с последующим двухнедельным практическим семинаром, ежегодно проводимым в Республике Кипр (в турецкой его части).
А без хозяина усыплять Рекса было попросту опасно.
То же касалось и кавказской сучки Рексоны. Но тут дело обстояло куда серьезней!
