— О тебе, — отвечает он, откинувшись на спинку стула. — Как дела в «Спэндлере»?
— Откуда ты знаешь, где я работаю?
— Пока ждал, просмотрел бумаги у тебя на столе.
— Ничего себе, — возмущаюсь я. — Ну ты даешь!
— Похоже, отличная компания. Чем ты там занимаешься?
— Я не хочу говорить о работе.
— Тогда расскажи мне о Хоуп.
— И о ней тоже не хочу.
— Ты все еще мечтаешь написать сценарий?
— He-а. Я никогда не думал об этом всерьез. Норм грустно кивает.
— Знаешь, Зак, — начинает он. — Работа и любовь — две самые главные вещи в жизни каждого мужчины. Ты же не хочешь говорить ни о том, ни о другом. На твоем месте, если бы ко мне вдруг нагрянул никуда не годный отец, которого я сто лет не видел, я бы из кожи вон лез, чтобы похвастаться. Я бы с наслаждением расписывал ему, каких успехов добился, как меня ценят на работе, какая у меня замечательная девушка. И это было бы вполне естественно. А ты не хочешь обсуждать со мной ни то, ни другое. Как думаешь, почему?
— Потому что все эти годы тебе было на меня плевать, — отвечаю я громче, чем хотел, и краем глаза замечаю, что другие посетители смотрят на нас. — Тебе не кажется, что ты слишком много на себя берешь? Думаешь, стоило тебе заявиться, как я тут же примусь перед тобой душу наизнанку выворачивать? Ты к моей жизни не имеешь никакого отношения. И мои дела тебя не касаются. Говоришь, работа и любовь? Молодец, Норм, хорошо сказано. Ты изменял жене чаще, чем я могу себе представить, и ни на одной работе не удержался дольше пары лет, если, конечно, за последнее время не изменился, в чем я сильно сомневаюсь. Ах да, ты забыл про детей. Может, их тоже стоило включить в список? Как думаешь? Нас бы ты так просто не потерял, хотя и это тебе в конце концов удалось.
Норм слушает мою тираду, затаив дыхание и не сводя с меня глаз; его лицо покраснело от натуги.
— Ты совершенно прав, — нахмурясь, кивает он, — С этим не поспоришь. Я действительно сам сломал себе жизнь. Так оно и есть. Но чутье мне все равно подсказывает, что ты нервничаешь, потому что у тебя серьезные проблемы. Я волнуюсь за тебя, Зак.
— Все ты врешь, эгоист чертов! — я почти кричу на него. — Ты волнуешься, потому что тебе приспичило поволноваться, чтобы прикинуться настоящим отцом, которым ты никогда не был.
— И тем не менее.
— Не стоит беспокоиться. У меня все отлично. Просто замечательно. Большое тебе спасибо.
Норм отпивает глоток воды из стакана.
— По тебе заметно, — криво ухмыляется он.
Не успеваю я рта раскрыть, как к нам подходит официантка и ставит на стол суп Норма и мой салат с осторожностью человека, который высовывает голову из укрытия и в любую минуту готов нырнуть обратно.
— Ладно вам, погорячились и хватит, — неловко произносит она. — Успокойтесь. Не надо так нервничать. Не чужие все-таки.
— Пенни, — говорит Норм. — Прошу прощения, если я вас чем-то обидел. В моих словах не было ничего дурного.
— Ну что вы, Норм, — она треплет его по плечу, — вы были очень любезны.
Мы едим в неловкой тишине, нарушаемой лишь громким хлюпаньем, с которым Норм втягивает суп. Спустя некоторое время отец отрывает взгляд от тарелки и смотрит на меня.
— Как у Пита дела?
— Отлично.
— Я каждый год посылаю ему открытку на день рождения, — признается Норм.
— О да, это все меняет, — усмехаюсь я.
Норм кладет ложку на стол и упирается в меня взглядом. На лбу у него бисеринки пота — то ли от горячего супа, то ли от напряжения, вызванного общением с дерзким старшим сыном.
— Что-то у нас с тобой разговор не клеится, — замечает он.
— Есть такое, — устало соглашаюсь я.
Норм промокает потный лоб салфеткой, а потом ею же вытирает губы. Интересно, почувствовал ли он вкус собственного пота?
— Послушай, — говорит он, — мне казалось, можно найти тему для нормального разговора за едой. Поговорить о чем-то, что не вызовет у тебя раздражения. Но как я ни пытался, у меня ничего не вышло. Может, попробуешь сам?
Я смотрю, как отец подбирает остатки супа в тарелке луковым кольцом, а потом отправляет эту разбухшую массу в рот. Меня ужасно бесит, что он прав: вот так вот явился спустя годы и назвал вещи своими именами. Не может быть, чтобы такой недалекий тип оказался настолько проницательным.
Наверно, простое совпадение. Мои личные неприятности совпали с его ни на чем не основанным убеждением, будто он по-прежнему имеет право считаться хорошим отцом. Мне ужасно не хочется признавать его правоту, подтверждать, что его выстрелы наугад тем не менее попали в цель. У него на рубашке крошки, на пузе — пятна от супа. Мягкие седые пряди его волос свисают чуть не в тарелку, а когда он берет еще одно луковое кольцо, я замечаю, что ногти у него обгрызены. Совсем как у меня.
— Возможно, у меня рак, — признаюсь я.
Мы обсуждаем вероятность того, что я смертельно болен, и за эти сорок минут или около того я незаметно для себя выкладываю ему все про Хоуп, работу, Тамару. Я признаюсь в своих тайных страхах и раскрываю секреты единственному человеку, которому сроду бы не подумал изливать душу. Я умалчиваю лишь о том, что вчера чуть не изменил Хоуп на концерте «ВЕНИСа». Если Норм хочет, чтобы мы поговорили, как родные люди, за ужином, — пожалуйста. Но я не допущу, чтобы он подумал, будто мы с ним похожи и в этом. Отец внимательно слушает, нахмурив лоб, и лишь время от времени вставляет очередной предсказуемо-никчемный совет по работе. Когда я выдыхаюсь, мы заказываем кофе и прихлебываем его в молчании.
— Скорее всего, там ничего страшного, — наконец говорит Норм.
— Не исключено, — соглашаюсь я.
— Зак, — Норм решительным жестом ставит чашку на стол, — я понимаю, что меньше всего ты нуждаешься в моих советах.
— Да уж, — отвечаю я, — но мне почему-то кажется, что тебя такая мелочь не остановит.
— Иначе это был бы не я, — ухмыляется Норм, и я впервые замечаю, что у него улыбка Мэтта, а может, и моя. — Я хочу тебе кое в чем признаться. Я боялся признаться в этом даже самому себе. Самая большая ошибка в моей жизни — то, что я расстался с твоей мамой. Мне шестьдесят лет, и я наделал немало глупостей, но все они в конечном счете сводятся к той роковой ошибке. Именно из-за нее моя жизнь сложилась так криво, и все беды, которые свалились на меня, стали следствием того ложного шага. Я знаю, тебе сейчас кажется, будто дела у тебя хуже некуда, но я бы отдал все на свете, чтобы оказаться на твоем месте. Потому что у тебя еще все впереди. Тебе предстоит принять решения, которых ты пока не принял. У тебя есть возможность — которую я упустил — разобраться в себе, заглянуть себе в душу и сделать правильный выбор. Ты должен радоваться, что все сложилось так, а не иначе, и воспользоваться шансом изменить жизнь. Для меня уже лет двадцать как все кончено, и должен тебе сказать, это были далеко не лучшие годы. Я часто вспоминаю то время, когда мы с твоей мамой еще были вместе, и мечтаю, чтобы кто-нибудь вот так же все мне объяснил, как я тебе сейчас. Может, тогда я бы взялся за ум и попытался понять, чего хочу на самом деле.
