— В детстве мы с мальчишками пробирались на поля для гольфа воровать мячики, — рассказывает Джед, уверенно шагая впереди нас по дорожке, ведущей к белому, точно свадебный торт, величественному особняку в голландском колониальном стиле, и поднимается по каменным ступенькам на задний двор. — А потом стояли на улице и продавали их за полцены.
За кустами, которыми обсажен двор, оказывается забор из проволочной сетки высотой метра полтора, забраться туда не составляет никакого труда. За изгородью открывается обширное зеленое поле, которое под утренним солнцем блестит, точно изумруд.
— Вот видишь, — одобрительно произносит Норм, — ты прирожденный бизнесмен.
— И вор, — добавляю я.
Норм качает головой.
— Это формальности. Он выяснил, в чем нуждается рынок, и сумел это достать и продать по сходной цене.
— Мы не стремились заработать, — поясняет Джед, с легкостью перемахнув через забор. — Так, дурью маялись.
— Ты уверен, что нам сюда можно? — спрашиваю я, нерешительно трогая изгородь. Меня пугает бесцеремонность Джеда. — Все-таки это частное владение.
— Ты уже нарушил его границы, — замечает он, оборачивается и окидывает взглядом поле для гольфа. — Давай. От этого никто не пострадает.
Я подсаживаю Норма, Джед помогает ему спуститься с другой стороны. Затем сам перелезаю через забор. Приземляясь, я чувствую на спине руки Норма, который на всякий случай страхует меня, чтобы я не упал, и в голове моментально всплывает воспоминание, смутное, но приятное, из той поры, когда я еще относился к Норму как к отцу; на мгновение у меня слабеют колени.
— Все в порядке? — спрашивает Норм, помогая мне выпрямиться.
Я качаю головой и пожимаю плечами.
— Голова закружилась, а так все в порядке.
— Вот и славно, сынок.
Папа.
Мы выходим на поле в районе третьей лунки; вокруг никого, так что мы шагаем вверх по склону к следующей метке. Мы запахиваем куртки поплотнее: ветер пробирает насквозь, свистит в ушах, раздувает по полю пожухлые листья. Газон недавно поливали, и носы моих замшевых ботинок темнеют от влаги, подошвы скользят и липнут к сырой траве. Я выдыхаю в ворот куртки, чувствуя во рту металлический привкус застежки-молнии. Мне вдруг становится холодно и очень одиноко, и я недоумеваю, что вообще тут делаю. На вершине холма дорожка резко поворачивает влево, и перед нами открывается сразу несколько лунок. Там и сям маячат игроки и гольф-карты. Мы направляемся к ним, и внезапно меня осеняет:
— Они все в белых рубашках, — замечаю я, — и в брюках.
— Клубный дресс-код, — кивает Джед.
Мы с Джедом в джинсах и кожаных куртках, а Норм в своей нелепой красной рубашке.
— Мы будем выделяться, — настаиваю я.
Норм пожимает плечами.
— Мы все равно выделялись бы.
— Делай вид, что ты свой, — учит Джед.
— Для этого придется поднапрячься, — ворчу я. Мы проходим мимо первой четверки игроков — двоих мужчин средних лет и их жен.
— Узнаешь кого-нибудь? — спрашивает Джед.
— Надеюсь, ты его узнаешь, — добавляет Норм.
— Он запихнул мне в член трубку, — говорю я. — Первый раз никогда не забывается.
Игроки останавливаются и оглядывают нас. Женщины стройные, неестественно загорелые, с укладками, когда они двигаются, их неброские украшения блестят на солнце. Мужчины седые, пузатые, с золотыми водонепроницаемыми часами и тощими кривыми ногами. Джед машет им рукой, Норм здоровается, игроки кивают в ответ, а когда мы проходим мимо, шепотом обсуждают нас. Кто-то достает мобильный.
— Кажется, мы попались, — заявляет Джед, однако не похоже, чтобы его это сильно волновало. — Давайте разделимся, — предлагает он.
— Я пойду туда, — Норм указывает на мощеную дорожку для гольф-картов, которая скрывается за деревьями. — Если найду его, позвоню.
Мы с Джедом шагаем дальше по полю мимо третьей лунки наискосок к четвертой метке.
— Хороший сегодня день, — замечает он, как будто нас не должны вот-вот схватить за вторжение в элитарный загородный клуб.
Я размышляю о том, что все-таки это талант — всегда и везде чувствовать себя комфортно и ничего не бояться.
— Как вам с Нормом это удается? У меня так никогда не получалось, — говорю я. — Вы совершенно не думаете о последствиях.
— О каких именно последствиях?
— Даже не знаю. Скажем, о последствиях нарушения простейших общественных правил. Норм закатывает скандал в приемной, а ты с невозмутимым видом проходишь в кабинет, как будто это твоя клиника. А теперь мы залезли в частный клуб, и ты не хуже меня понимаешь, что нас обязательно поймают.
— Пока не вижу ничего страшного, — замечает Джед.
— А если нас арестуют? — не сдаюсь я.
Джед пожимает плечами.
— Тебя вчера арестовали, и что? Сегодня ты безо всяких последствий разгуливаешь на свободе.
— Нам просто повезло.
— Да ладно тебе, Зак, — произносит Джед. — Ну что такого случится? Ну, арестуют, предъявят иск, может, штраф заплатишь. Все равно вечером солнце сядет, и ты заснешь в собственной постели.
Я киваю.
— И при этом я по-прежнему нервничаю, а вы двое ничего не боитесь.
— Да, я ничего не боюсь, — горько улыбается Джед. — Наверно, поэтому я два года не выхожу из дома.
— Эй, не поддавайся на провокации Норма!
Джед отмахивается и оборачивается ко мне:
— Знаешь, что есть у нас с Нормом, чего нет у тебя? — говорит он, задумчиво потирая подбородок. — Ничего. Как говорится, если у тебя ничего нет, то тебе и терять нечего. Ни работы, ни девушки, ни приятелей. Мы оба одиноки. И то, что ты принимаешь за бесстрашие, на самом деле — высшая степень одиночества.
— Это был твой выбор, — замечаю я.
— Мне так не кажется.
— А мне, может, не помешало бы кое-что потерять.
Джед смотрит на меня, ухмыляется и кивает.
— На чужом лугу трава всегда зеленее.
Мы начинаем спускаться к следующей дорожке, убегающей вниз по ступенчатому склону, и замечаем вдали еще одну группу игроков.
— Он там? — спрашивает Джед.
Я приставляю к глазам ладонь козырьком от солнца и вглядываюсь в фигурки на зеленом поле. Четверо мужчин, но лиц с такого расстояния не рассмотреть.
— Не знаю. Может быть.
Мы собираемся идти дальше, как вдруг слышится рокот мотора; из-за деревьев выезжает бензиновый гольф-карт с желтой мигалкой и направляется по полю в нашу сторону. С нашего места мы видим двух мужчин в серо-синей униформе: водитель внимательно вглядывается в нас, а его спутник что-то говорит в рацию, прикрепленную к плечу.
