Наверное, бабуля и была единственной подругой, которой можно было довериться, – мудрой, рассудительной, справедливой. Но оказалось, что и у бабули были свои секреты, своя жизнь, свои скелеты в шкафу, и она очень не хотела открывать этот шкаф, чтобы кости не посыпались из него, как плохо уложенное на полку белье.
Не выдержав одиночества в четырех стенах, Вика встала и вышла из номера. Она хотела проветриться, утомить себя прогулкой и свежим воздухом. И не думать ни о чем. Чтобы мысли не крутились, как домашний хомячок в клетке, в ярком колесике, в безумном беге на одном месте. Это ощущение – оглушающая пустота в голове, приятная и увлекающая, – появилось только сегодня, на берегу реки. И чем дальше они отдалялись от реки, тем быстрее возвращались мысли, набирая скорость, как машина, пока на трассе, на ровной дороге, не понеслись в привычном ритме.
Вика вышла из отеля, с надеждой посмотрев на стоянку, – Давида на привычном месте не было. Она пошла по набережной, не переставая удивляться причудливому пейзажу и внутреннему устройству города. Вдалеке виднелись горы, роскошные, манящие, которые вдруг уступали равнинным прогалинам, выгоревшим, пустым и жалким. Здесь текла река с островками суши, хаотично выглядывавшими из-под воды. Река наверняка была мелкой, но на другой берег был перекинут огромный каменный, явно старый мост, правая сторона которого была украшена замками. Эту традицию, неведомо откуда и когда появившуюся, донесло и сюда. Вика ухмыльнулась – неужели брак может спасти какой-то замок, даже амбарный, закрытый на два поворота ключа? Неужели в это кто-то верит? И молодожены настолько наивны, чтобы приходить сюда, с друзьями и свидетелями, находить место для своего замка, вешать его и выбрасывать ключ в воду, чтобы никакая разлучница не смогла его украсть и разрушить любовь? Ей вдруг захотелось заплакать, как в детстве, когда не находилось ответов на вопросы, когда взрослые вели себя непонятно, когда обида, детская, самая больная и тяжелая, самая памятная, но при этом легко забываемая, заполняла живот. Не сердце, не голову, а именно живот.
Вика не знала, куда идти дальше, но возвращаться в гостиницу ей очень не хотелось. На дороге стояло кафе, судя по пластмассовым стульям и не очень свежим скатертям на столах, дешевое. Она захотела пить и решила зайти. Села за угловой столик, спиной к остальным гостям, чтобы не видеть людей, избавить себя от невольной привычки рассматривать чужие лица и слушать чужие разговоры. Официант принес меню.
– Можно кофе и воду? – попросила Вика.
– Можно, – улыбнулся тот смущенно и аккуратно записал заказ в блокнотик.
Кофе был на удивление вкусным, с корицей. Вика сидела и слушала музыку. Она уже успела заметить, что на крошечной сцене стоял стул и лежала гитара. Теперь же на гитаре играл мужчина. И, надо признать, очень неплохо играл. Вика не знала, что это за мелодия, что-то удивительно знакомое. И вдруг гитарист запел. У него был мягкий, даже нежный голос, который показался ей очень знакомым. Таким же знакомым, как и песня, которую он пел. «Битлз»? Пол Маккартни?
Вика повернулась, чтобы рассмотреть музыканта. Это был Давид, хотя она и не поверила своим глазам. Да, именно Давид играл на гитаре и пел. Вика хотела его окликнуть, скорее от неожиданности, но сдержалась. Когда он допел, она похлопала – Давид поднял от гитары голову, чтобы увидеть, от кого дождался аплодисментов. Он кивнул и улыбнулся Вике. Потом спел еще песню, нежную и лиричную. И Вика опять не смогла угадать источник, хотя тысячу раз слышала этот мотив. Видимо, дело было в том, что Давид играл с вариациями, оставляя лишь намек на главную тему. Потом он аккуратно примостил гитару на стул и подсел к Вике.
– Что вы тут делаете? – спросила она.
– Пою, – ответил Давид.
– Это ваша работа?
– Нет, просто для души. Людям нравится, мне тоже, – пожал он плечами.
– А Наташа?
– Дома. Нет, она никогда не приходит меня слушать. Считает, что это так, ребячество. Дурака валяю. Все из детства никак не выйду. Наверное, она права.
– У вас очень красивый голос. Мне понравилось, как вы играете.
– Это хорошо. Я рад. А что ты тут делаешь?
– Не знаю. Не смогла сидеть в номере. Все время думаю о бабуле, об этом Захарове.
Давид не ответил.
– Послушайте, это ведь вы его назад отвезли? – спросила Вика.
– Да.
– А он вам в машине ничего не рассказывал? Ведь должен был. Как мужчина мужчине. Ну, признайтесь. Что он вам говорил?
– Ничего особенного.
– Давид, я вас очень прошу, расскажите. А то я уже не знаю, что и думать! Бабуля бросила трубку. Не хочет ничего слышать. Я волнуюсь за нее.
– Твой дедушка был уволен. А Захаров занял его должность.
– Да, я видела приказ об увольнении, только не могу понять, зачем он мне его показал. Получается, что дед уехал, можно сказать, сбежал, чуть ли не с позором, и больше никогда сюда не возвращался. Но почему тогда он здесь похоронен? И почему этот Захаров так боится? Я же видела, что он боится! Когда папку с бумагами развязывал, у него руки тряслись! Когда я сказала ему, что мне все равно, он как будто разозлился. Ничего не понимаю. Все вокруг врут и что-то скрывают. У всех вдруг отшибло память, а заодно и слух. Как обезьянки – ничего не слышу, ничего не вижу, никому ничего не скажу. Даже та женщина с кладбища. Бабуля сказала, что ее зовут Лариса. Она ведь тоже сделала вид, что не знала ни деда, ни бабулю! Почему? Она ведь к могиле очень уверенно шла. Бабуля сказала, что и анютины глазки Лариса посадила, больше некому. Вы же видели цветы. А они однолетние! И этот Захаров… не знаю, как объяснить, но у него такой вид, как будто он радуется. Все умерли, а он еще жив. Всех врагов пережил, и все от него зависит. Как он расскажет, так и было. И осталась только одна правда – его правда. Понимаете? Он может судить, выносить приговор, говорить, что захочет, о людях, которые не могут уже ни подтвердить, ни опровергнуть его слова. Это же власть. Над прошлым. Мне кажется, что ему это нравится, он прямо наслаждается своей силой.
– А я в соседнем поселке вырос. Как вырос? Дача у нас там была, – сказал Давид, – у моих родителей. Меня отец туда каждый выходные возил. Я просто ненавидел выходные. Знал, что отец меня опять на дачу повезет. Мама туда не ездила. Отец вставал рано утром, надевал белую свежую рубашку, брюки чистые, и мы ехали. А когда приезжали, отец выдавал мне лопату и отправлял копать огород. А сам уходил в гости. Возвращался только к обеду, и мы ехали домой. Я все спрашивал, зачем копать землю, если мы все равно ничего не сажаем. Но отец никогда не отвечал. По дороге он останавливался, покупал огурцы, картошку, помидоры и привозил домой, как будто с нашего огорода. Я маленький был, ничего не понимал. Только когда уже подростком стал, догадался, зачем отец туда ездил.
– У него там была другая женщина?
– Да.
– А ваша мама?
– Я ей ничего не говорил. Не мог. Молчал даже тогда, когда она расспрашивала. Отец знал, что я ничего не расскажу. А потом он перестал ездить на дачу. В один день.
