Официантка принесла кофе.
– Вы знали моего деда и бабулю, – сказала Вика утвердительно, поскольку Лариса молчала.
– Да, – ответила та. К кофе она не притронулась.
– Это вы сажаете анютины глазки на могилу деда.
– Да, это я. – Лариса как будто даже смутилась, что позволила себе непозволительную дерзость.
– Бабуля мне ничего не рассказывает. Говорит, что не нужно, – сделала еще одну попытку начать разговор Вика.
Женщина кивнула. Вика допила кофе, но женщина продолжала молчать.
– Наверное, я поеду, – вдруг сказала она, поднимаясь.
– Тогда зачем вы приезжали? – Вика даже рассердилась.
– Правильно, – согласилась женщина, снова присаживаясь на стул, – я приехала, чтобы рассказать.
Лариса говорила так быстро, словно боялась забыть слова. Вика чувствовала, что женщине физически плохо и слова даются ей с большим трудом, через силу. Она говорила так, как будто ее заставляли. Хотя все могло объясняться просто – дома ее ждали дела и внуки и нужно было побыстрее вернуться, чтобы никто не заметил ее отсутствия. В том, что Лариса никому не сказала, куда едет, Вика не сомневалась – женщина нервничала и то и дело оглядывалась.
– Я лежала в психбольнице, в психушке, – сказала Лариса, и Вика онемела. Совсем не такого начала она ожидала. – Меня кололи. Постоянно. Мне было все время больно. Так больно, что я до сих пор все чувствую и помню. Каждый прожитый там день. Сейчас я не могу спать – боюсь, что снова проснусь там, на той кровати, привязанная простынями, и все повторится. Могу спать только днем, в обед. Спокойнее себя чувствую. Отсыпаюсь немножко, а по ночам мучаюсь. Голова очень сильно болит. Вот, на кладбище по ночам ходила. Сначала просто по поселку бродила, а ноги меня сами на кладбище вели. Все в поселке знали, что я туда хожу, но не осуждали, даже жалели – думали, головой тронулась. Но у нас люди хорошие, только с виду такие неприветливые. А так ничего, как везде, как все. Только правило есть – из дома сора не выносить, чтобы все проблемы в его стенах оставались. Не любят у нас, когда откровенно говорят то, что думают. А женщине уж тем более нельзя. Лучше вообще виду не показывать. Нельзя чувствовать. Нужно работать, а чувствовать нельзя. А я не могу себя сдерживать. Слишком эмоциональная, наверное. У нас это считается вроде как недостатком, даже пороком. Я ж не это хотела рассказать. Да, там, на могиле Петра, твоего деда, еще два дерева росли, я их спилила. Я бы убрала, но боялась, что люди заметят и говорить начнут, сплетни опять пойдут. Вот, столько лет прошло, я уже старая, седая совсем, а все равно боюсь. Страх остался. Понимаешь, каково это – бояться убрать могилу, позаботиться о месте захоронения? – Лариса посмотрела на Вику, ожидая понимания. – Я виновата перед тобой, перед бабушкой твоей, перед Петром. Во всем виновата. Даже в память о нем не смогла страх свой пересилить. И мужа боялась… Я не хотела назад, туда, в психушку. Понимаешь? Скажи, что ты понимаешь! Но плиту видно, и надпись тоже, и портрет его, правда? Я старалась, чтобы камень был виден с дороги. А вьюн специально не стала убирать – Петя вьюны очень любил. Особенно с голубыми цветами.
– Петя? Мой дедушка? – у Вики пересохло в горле.
– Да, Петр Борисович, твой дедушка. И еще я хотела тебе сказать, чтобы ты уезжала отсюда. Боюсь я за тебя. Ты молодая, нечего тебе здесь делать. Он ведь не пожалеет.
– Кто он?
– Так Дмитрий. Захаров.
– А что он мне может сделать и за что?
Лариса не ответила.
– Скажи, а бабушка твоя как? – спросила она, заметно смутившись. Видно, давно хотела спросить, но не решалась.
– Бабуля? Ничего. Тоже хочет, чтобы я побыстрее отсюда уехала. Она не хотела, чтобы я вообще приезжала.
– Ты можешь ей мои слова передать?
– Конечно. Хотите, мы ей сейчас позвоним. Сами и скажете, – Вика достала телефон.
– Нет, не надо, я не могу, у меня сил не хватит. – Лариса уже чуть не плакала. – Лучше ты ей скажи, что я прошу прощения. Пусть она меня простит и не держит зла. Ладно?
– Хорошо. – Вика кивнула, уже не спрашивая, за что извиняется Лариса и что их связывает с бабулей. Но та вдруг начала рассказывать сама:
– Петя, твой дедушка, царствие ему небесное, он очень умный был. Пробивной. Боевой. Ничего не боялся. И очень добрый при этом. Открытый и честный. Он всегда знал, как поступить правильно, как будет по совести. В нем была такая уверенность, сила. Как будто он заранее знал, что у него все получится. Так оно и было. За что бы ни взялся, все выходило. Они вместе с Дмитрием Захаровым в одном классе учились. Дружили с детства. Но Дмитрий очень осторожный был, неуверенный. Комплексов у него было много. Наверное, поэтому и дружил с Петей, хотя не любил его. Завидовал сильно. Всю жизнь. А Петя думал, что они друзья. Петя Дмитрия всегда защищал, да он всем, кому мог, помогал. А после школы Петя уехал в Минск учиться. В институт там поступил. Вообще-то они вместе с Дмитрием уехали, но Дима провалился и вернулся сюда, в техникуме стал учиться. А Петя экзамены блестяще сдал. Кто бы сомневался?! И остался учиться. Дима за мной ухаживал еще до армии, хотя я ему сразу сказала, что не буду с ним никогда. Но Дима настырный, не мытьем, так катаньем решил своего добиться. Слухи по поселку распустил, что я его девушка и даже замуж за него согласилась пойти. Наврал всем с три короба, а мне уже никто и не верил. Поди докажи, что ничего такого и быть не могло! Но Дима письма мне из армии писал. Я ни разу не ответила, да ему хоть кол на голове теши – он себе вообразил, что я его из армии жду, замуж не выхожу.
А я ведь на самом деле Петю ждала. Любила его очень сильно. Только это мне расплата такая была – я Диму обидела отказом, а Петя на меня никакого внимания никогда не обращал. Но я надеялась, что он после учебы вернется в наш город и увидит, что я его ждала. Петя вернулся, только не один, а с женой, бабушкой твоей. Она такая красивая была, что все только о ней и говорили. Не поселковая, а городская. Одевалась по-другому, вела себя не так, как у нас. Сразу было видно, что она Пете очень подходит как жена – умная, держать себя умеет, про красоту свою все знает и знает, как ею пользоваться. И амбиции у нее были. Не стала бы такая женщина в поселке сидеть и на забор смотреть. Петя очень гордый ходил – такую жену привез! Я тогда так плакала, что все глаза выплакала. А ничего уже не поделаешь…
Петю назначили начальником, сразу заместителем директора завода. Как молодого специалиста. Он ведь еще и по комсомольской линии был лидером. Все говорили, что еще пара лет – и самым молодым директором станет. Никто не сомневался в этом. А там, глядишь, и в Москву уедет. А Дима… он ведь снизу шагал, медленно, тяжело. После армии тоже на заводе работал, выслуживался. Ну и меня под рукой держал – я в секретариате работала. Диму хоть и не очень любили, но ценили за то, что свой, местный. Дима очень хотел замом стать, и вроде все к тому и шло, если бы Петр не вернулся. Петя буквально из-под носа у Димы место увел, но не понимал этого. Да еще радовался, что с другом вместе работать будет, бок о бок. Обещал помочь ему. Диму от этого прямо воротило. Он аж зубами скрежетал, когда Петю с женой видел, так ему плохо было. Да и мне не сладко. Петя так искренне обрадовался, что я тоже на заводе работаю. Никак до него не доходило, что у нас с ним никакой дружбы не может быть. Какая там дружба, если у меня любовь еще не утихла, знобила и знобила. Ну а у Димы дружба давно в ненависть переросла. А я Петю и предупредить не могла, чтобы он с Димой осторожнее был. Сначала молчала от злости, от обиды, что он не видит, как я его люблю. Потом молчала, потому что все молчали, хотя последняя собака на заводе знала, что Дима в дураках остался. Раскатал губу, да закатывать пришлось. Да и не знала я, как с Петей поговорить – что я ему сказала бы? Он бы мне и не поверил – как может лучший друг ненавидеть? Да они же за одной партой сидели! Нет, Петя не хотел плохое в людях видеть. Только бы на меня обиделся, что слухи распускаю, сплетничаю и наговариваю почем зря на Диму. Так что я виновата в том, что потом случилось. Домолчалась…
