Уин вдохнул. Отец никогда этого не понимал и, наверное, не мог понять. Молодой человек вовсе не возмущался. На самом деле он был раздосадован. Если все знают, то почему никто об этом не говорит? Почему его семья по-прежнему не выходит из дома с наступлением ночи? Почему они с таким упорством придерживаются традиций, которые уже не имеют смысла? Если люди и смотрели на Уина как-то по-особенному, то только поэтому, а вовсе не из-за истории о каком-то странном недуге семейства Коффи, проявление которого люди видели только раз, больше двадцати лет назад. Кто сказал, что ничего нельзя изменить? Никто даже не пробовал.
— Думаю, Эмили не знает, — продолжил Уин. — Думаю, мама ей ничего не сказала.
— Прекращай думать, — резко откликнулся отец. — Что бы ты там ни предполагал, забудь. Эмили Бенедикт — это запретная зона. Конец обсуждения.
В комнату вошла женщина в белом платье и переднике. Принесла поднос с серебряным чайным сервизом. Морган выразительно посмотрел на сына. Этот взгляд означал: Теперь тихо. Они редко обсуждали семейный секрет даже между собой — иногда Уину казалось, что мать о нем даже забыла, и, кажется, стала счастливее, — и они никогда, никогда не говорили об этом в присутствии слуг.
Уин развернулся и пошел в дальний конец комнаты, где сидела его сестра Кейли. Она держала в руках телефон и набирала кому-то сообщение. По давней семейной традиции все Коффи собирались по вечерам в гостиной и читали перед ужином. Так продолжалось уже не одну сотню лет. Так начиналось вечернее время в семействе, хранящем свою страшную тайну и поэтому вынужденном по ночам сидеть дома — даже в такую приятную летнюю ночь, как сегодня. Уин искренне не понимал, какой теперь смысл сидеть взаперти. Его неодолимо влекло из дома. Уже несколько месяцев он выходил по ночам. Но хотел делать это в открытую, а не прятаться от людей, как будто с ним что-то не так.
Он сел рядом с сестрой и пару минут наблюдал, как она его не замечает. Уин старше ее на два года, и когда они оба были детьми, Кейли ходила за ним как привязанная. Сейчас ему восемнадцать, а ей шестнадцать, но она по-прежнему ходит за ним хвостом: то ли чтобы ему досаждать, то ли чтобы его защищать. Уин пока не разобрался. Ему казалось, что Кейли и сама не знает.
— Не надо испытывать его терпение, — попросила Кейли. — На твоем месте я бы держалась подальше от этой девчонки.
— Может, я просто хочу узнать своего врага.
Уина тревожило и смущало его внезапное влечение к Эмили. Она словно заворожила его своим взглядом, своими непослушными светлыми волосами, высокими скулами, резкими чертами лица, хрупкой фигурой. Когда они обменялись рукопожатием сегодня утром, Уин не хотел отпускать ее руку. Была в ней какая-то беззащитность, какая-то нежная мягкость, скрытая за внешними острыми гранями. Он думал о ней весь день. Это не могло быть простым совпадением, что дочь Далси Шелби приехала в город в то же самое время, когда Уину уже окончательно надоело мириться с тем образом жизни, который выбрала для себя его семья. Возможно, это какой-то знак.
Да. Именно так.
Это знак свыше.
— Сегодня ночью я снова уйду из дома, — резко бросил он. — Не говори папе. И не ходи за мной.
Кейли закатила глаза.
— И чего тебе все неймется? Скажу по опыту, это не так уж и круто.
— Что именно?
— Быть таким же, как все.
— Джулия! Ты не откроешь дверь? — крикнула Стелла снизу как раз в то мгновение, когда Джулия вынимала из духовки очередную порцию печенья мадлен. Это была уже вторая попытка за вечер, и Джулии по-прежнему не нравился результат.
— Джулия! Это Савьер! — надрывалась Стелла. — Я не могу выйти. Я в ванне!
Джулия тяжко вздохнула. Она уже видела Савьера сегодня утром. На один день достаточно. Она собиралась уехать из Мэллаби целой и невредимой, а чтобы осуществить этот план, прежде всего надо меньше общаться с Савьером. А еще лучше — вообще не общаться.
Она вытерла руки о джинсы и пошла вниз по лестнице, топая как Годзилла. Специально, чтобы досадить Стелле, чья ванная располагалась прямо под лестницей. Сквозь полупрозрачную занавеску на окошке в двери виднелась фигура, стоящая на крыльце, — темный силуэт в ореоле света от наружного фонаря.
Джулия сделала глубокий вдох, распахнула дверь и… с облегчением улыбнулась, увидев, кто это.
Эмили смущенно переминалась с ноги на ногу. Она была в тех же черных шортах и черной майке-борцовке, что и утром. В желтом свете фонаря на крыльце ее непослушные светлые волосы блестели, словно медовое безе.
— Здравствуйте, Джулия, — сказала она. — Я вам не помешаю?
— Конечно, нет. — Джулия отступила в сторону, давая Эмили войти. Когда она говорила Эмили, что та может к ней обращаться в любое время, она совершенно не думала, что девочка воспользуется ее предложением так скоро. И все-таки Джулия чувствовала к ней симпатию. Трудно быть отвергнутой всеми, тем более — не по своей воле.
— У вас очень красивый дом, — сказала Эмили, оглядевшись по сторонам.
Нижний этаж, где жила Стелла, и вправду был очень красивым и очень уютным. Спасибо стеллиной маме, дизайнеру по интерьерам. Золотистый паркет, стильные цветочные композиции, подлинные работы современных художников и обтянутая полосатым шелком тахта, на которую Стелла никому не разрешала садиться.
— Это не мой дом. Это дом моей подруги Стеллы. Мои комнаты наверху.
Как по заказу, Стелла крикнула из ванной:
— Привет, Савьер. Я тут голая. Хочешь зайти посмотреть?
— Это не Савьер, — крикнула в ответ Джулия. — Ты что, будешь ждать его в ванне? Выходи, пока не превратилась в сморщенный чернослив! — Эмили удивленно уставилась на нее, и Джулия сказала: — Это Стелла. Не спрашивай ни о чем. Пойдем наверх. Покажу тебе, как я живу. — Она направилась вверх по лестнице, кивнув Эмили, чтобы та шла за ней.
На верхней площадке Джулии пришлось отступить в узенький коридор, чтобы дать Эмили войти. Потом она закрыла дверь.
— Я только выключу духовку, — сказала она и провела Эмили в спальню, переоборудованную под кухню. Там все было пропитано волшебством и взволнованным предвкушением. Искрящиеся завитки сахарной пудры и муки все еще носились в воздухе, словно хвосты летучих змеев. И еще там был запах — запах надежды. Запах, зовущий вернуться домой. Сегодня он складывался из утешительного аромата темного сливочного масла и взбудораженной свежести лимонной цедры.
Окно было распахнуто настежь. Джулия всегда открывала окна, когда пекла. Нельзя запирать запах внутри. Иначе сообщение не дойдет до адресата.
— А что вы печете? — спросила Эмили, остановившаяся на пороге.
— Прежде чем печь в ресторане, я экспериментирую дома. Сейчас пытаюсь освоить печенье мадлен, но пока что-то не получается. — Джулия взяла печенье с первого противня. — Видишь? Тут должен быть бугорок. А у меня они плоские. Наверное, я недостаточно заморозила масло. — Она взяла руку Эмили и положила печенье ей на ладонь. — Так его подают во Франции. Ракушкой вниз, как кораблик. А в Америке его принято подавать ракушкой вверх. Так красивее, — она перевернула печенье на ладони Эмили. — Попробуй.
