– И что? – с замирающим сердцем спросил я. – Кто это на самом деле чудит?
– Никто, – сказал Джуффин. – Вернее тот, кого с точки зрения Темной Стороны не существует. То есть все-таки просто человек, чье спящее тело лежит сейчас в какой-нибудь другой реальности. Как я и думал с самого начала. Поиски не отменяются. Но новость состоит не в этом.
– А в чем же?
– В том, что творца ветров, закатов и наводнений с точки зрения Темной Стороны нет в этом Мире, однако созданное им – очень даже есть. Все эти удивительные события оставили след на Темной стороне – даже более зримый, чем большинство так называемых реальных происшествий. Что совершенно невозможно, когда имеешь дело с обычными наваждениями. И неизбежно, когда речь заходит об Истинной магии. Которая, если ты помнишь, существует во всех Мирах и в пространстве между ними. Которая, строго говоря, и есть сама жизнь во всей своей полноте. Я не знаю, что тут еще можно сказать, сэр Макс. Разве что: «Так не бывает». Но в моих устах это прозвучит в лучшем случае смехотворно. Так что и пробовать не стану.
– Все-таки нам попался настоящий художник, – вздохнул я. – В юности был совершенно уверен, что искусство – разновидность магии. Ну, то есть настоящее искусство, а не всякая маскирующаяся под него халтура. И даже теперь так думаю – при том, что «магия» для меня уже давно не просто красивое слово, а набор совершенно конкретных действий и их результатов. Но все равно.
– Не уверен, что до конца понимаю значение, которое ты вкладываешь в слово «художник», – задумчиво сказал Джуффин. – Но мы безусловно имеем дело с выдающимся магом. И мы у него в долгу, потому что изменения, оставленные его деяниями на Темной Стороне, определенно пошли на пользу нашему городу и всему остальному Миру.
– Вот и выбери для него за это самый лучший стишок, какой сможешь вспомнить, – сказал я. – И напиши на небе разборчивым почерком. Не знаю, сможем ли мы спасти жизнь этого гения. Честно говоря, чем дальше, тем больше сомневаюсь. Чихать он хотел с дальних облаков на нашу спасательную экспедицию! Зато поблагодарить его можно прямо сейчас. Сказать, что мы потрясены и растеряны. И что Мир больше никогда не станет для нас прежним – после всего, что он тут натворил. Для художника это очень важно. Он обязательно должен знать.
– А кстати, почему бы прямо так и не написать? – спросил Джуффин. – Вот ровно этими простыми человеческими словами? Дело хозяйское, но, по-моему, так гораздо понятней. И побуждает к диалогу. Нет?
– Не знаю. Может, и так. Но, по-моему, простые человеческие слова – это слишком мало. И слишком понятно. «Спасибо»? Ну ладно, пожалуйста. И все, не о чем дальше говорить. А так – ну как минимум может стать интересно, с какой это стати во сне вдруг появились стихи, написанные на небе, знакомые и неизвестные, вперемешку. И почему именно эти? Кто их сочинил и кто выбирал? Я бы сам не отказался от такого сна. Впрочем, сейчас я бы даже от кошмара про школьные экзамены не отказался, лишь бы голова при этом лежала на подушке.
– Ладно уж, – усмехнулся Джуффин, – ступай. Ты свободен. И даже апелляций писать не надо, прикинь, как тебе повезло.
Да не то слово.
Домой я шел практически на автопилоте, но под ноги все-таки смотрел. Поэтому заметил, хоть и не сразу, что с тротуарами и мостовыми Старого Города что-то немного не так. И уже в нескольких кварталах от дома понял наконец, что именно – сквозь мелкие разноцветные булыжники стала прорастать трава. Тоже разноцветная. Черная, лиловая, белая, красная – в точности, как в стихах, которые были сейчас написаны на светлом пасмурном небе почерком не то чтобы каллиграфическим, но выгодно отличающимся от тех каракулей, которые получаются, когда я пишу пером или даже кладу руку на самопишущую табличку. Все-таки я молодец.
А уж он-то какой молодец, наш неведомый адресат! Прочитал стихи, которые вдруг появились на небе, и сразу подумал: «О, цветная трава, наверное, это красиво, а ну-ка попробуем». Или еще лучше – решил отправить нам ответное послание. «Я прочитал то, что вы написали, и мне понравилось», – как-то примерно так.
Я разрешил себе думать, что так оно и есть. Потому что, когда вам предстоит много тяжелого и скорее всего тщетного труда, заснуть счастливым дураком – не прихоть, а обязанность. Практически священный долг.
Человек, мирно уснувший в собственной спальне, расположенной на втором этаже огромного, почти пустого дома, вправе рассчитывать, что и проснется, как засыпал – в одиночестве. Но, видимо, только при условии, что этот человек – не я.
Потому что проснулся я от дружного смеха – как бы деликатно приглушенного, зато исходящего из нескольких глоток сразу. И помнится, спросонок сперва ужаснулся, решив, что не смог добраться до дома, уснул под каким-нибудь кустом, где меня обнаружили условно сердобольные прохожие. Теперь небось обсуждают – это сколько же надо выпить с утра, чтобы дойти до жизни такой. Интересно, они меня уже узнали? Или есть надежда сойти за человека, похожего на самого сэра Макса? Который, вероятно, и напился-то с горя, не в силах пережить столь роковое совпадение.
Но все-таки нет. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу не под кустом, а в собственной постели. В спальне на втором этаже Мохнатого Дома, как и было сказано. Только кроме меня здесь почему-то была еще целая толпа народу. Люди, звери и чудовища – все собрались.
На подоконнике сидели Меламори, Нумминорих и Трикки Лай. Сэр Мелифаро пока деликатно топтался на пороге, зато ржал громче всех – видимо, для компенсации. На краю моей постели возлежал Базилио, под боком у него мурлыкали Армстронг и Элла, на ковре устроились Друппи и Дримарондо, ради дополнительного удобства перетащившие туда большую часть моих подушек.
Впрочем, Магистры с ними, с подушками. Не жалко. А вот все остальное вызывало вопросы. Очень много вопросов, сливающихся в один, можно сказать краеугольный вопрос философии: «Какого черта?!»
Но задавать его я не стал, потому что все эти красавцы тут же дружным хором спросят, кто такой черт. А я им уже столько раз объяснял, что даже шутить на эту тему неинтересно. Особенно спросонок.
Поэтому я вежливо поинтересовался:
– А что, в доме больше не осталось свободных помещений?
– Прости нас, пожалуйста, – сказала Меламори. – Я сейчас все объясню!
– Даже не представляю, как ты справишься, – вздохнул я. – Потому что происходящее, на мой взгляд, совершенно необъяснимо!
– Да ну тебя, засоня, – встрял Мелифаро. – Неужели ты нам не рад?
– Рад, – сказал я. – То есть вообще, в целом, абстрактно – ужасно рад. Порой от счастья криком кричу, прикинь. Но вот прямо сейчас, здесь, в спальне – как-то не очень. Я и так едва жив. А мне еще всю ночь пахать и пахать.
– Она, кстати, уже довольно скоро наступит, – заметил Мелифаро. – В смысле, ночь. Так что, может быть, и к лучшему, что ты проснулся.
– К худшему, – твердо сказал я. – Причем для всех.
– Если собираешься испепелить нас гневным взором, учти, пожалуйста, что я пришел последним. И вообще не ведал, что творю. Просто шел мимо, увидел в окне ребят, Трикки мне помахал, я истолковал это как приглашение: «Давай, поднимайся», – кто же знал, что они засели в твоей спальне? А кстати, почему?
