Сидеть на санках, закрыв глаза, прижав к животу пустую мамину кошелку, тайком сдвигать на затылок жаркую колючую шапку, радоваться, что мы сегодня отправились в дальний магазин, это целых двадцать минут поездки на санках и еще двадцать обратно, а в ближний было бы всего пять плюс пять.
А потом еще раз открыть глаза и обнаружить себя у входа в ночной супермаркет «Максима», ноги промокли насквозь, шапка потерялась где-то по дороге и, конечно, никаких санок, откуда у меня санки, зачем они мне нужны, я давным-давно взрослый человек, вы что.
Войти в магазин, чтобы согреться, задохнуться от сладкого горького запаха расставленных в холле цветов, купить лиловый гиацинт в горшке и полдюжины дурацких газет — завернуть, чтобы не замерз. Бережно сунуть сверток под куртку, кое-как застегнуться, укутаться шарфом и выйти в сияющий заснеженный мир, до дома отсюда все те же двадцать минут пешком, как от «дальнего магазина» в детстве — вниз с холма, почти бегом, почти до самой реки.
Улица Швенто Стяпано
Švento Stepono g.
Магазин подержанных канцтоваров
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
Нет, даже так:
— ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!
Все равно не годится. Никакие шрифты и знаки препинания не способны хотя бы отчасти передать степень моего изумления.
Ответ на мой вопрос звучит на первый взгляд совершенно невинно: «Сижу пишу».
Просто надо знать Тони. На бумаге он только рисует. А когда надо что-то записать — да хотя бы составить список покупок, — Тони устремляется к спасительному компьютеру. И выходит из дома с распечаткой, которую складывает гармошкой, сует в карман, а потом, конечно же, полчаса ищет, стоя на пороге супермаркета и ловко уворачиваясь от чужих тяжело груженных тележек.
Если под рукой нет компьютера, Тони, будьте уверены, схватится за телефон. А не найдет его сразу, значит, список отменяется. Обойдемся. В следующий раз.
Короче говоря, Тони терпеть не может писать по старинке, ручкой по бумаге. Даже ставя подпись на документе, хмурится с досадой — дескать, за что мне такое наказание?! Уж я-то знаю. И поэтому глазам своим поверить не могу сейчас, наблюдая, как Тони сидит за столом и что-то быстро-быстро строчит в блокноте. И рожа у него при этом такая довольная, словно всю жизнь мечтал заняться чистописанием. И наконец дорвался.
— Это будет подарок, — говорит Тони, не отрываясь от работы. — Янка же сегодня приезжает. И вот ей блокнот. Красивый. Купил давным-давно, все думал, кому подарить. А Янка же стихи пи… Пишет-пишет, все никак не напишет… Так, что дальше? А ну-ка, скажи какую-нибудь ерунду. Не задумываясь.
Это он молодец, по адресу обратился. Говорить ерунду не задумываясь получается у меня лучше всего. Можно сказать, божий дар и дело жизни.
— Три километра горохового супа. Невнятный перечень сверчков. Стремглав, и меч тому запястьем. В лучах полуденной простокваши…
— Класс! Только сбавь темп. Я не успеваю записывать.
— Ты это записываешь?!
Знаки препинания, увы, снова бессильны.
— Я это записываю в Янкин блокнот, — почти нараспев соглашается Тони.
— То-то радости ей будет.
— Ей будет радость, — откликается меланхоличное эхо.
— Ладно, — вздыхаю я. — Пойду сварю кофе. Возможно, за это время ты придешь в себя. Ну, или сойдешь с ума окончательно и бесповоротно. Как повезет.
— Спасибо, — кротко говорит Тони. — Ты ангел. И гений. И все остальное хорошее — тоже ты.
— Значит, я — бутерброд с селедкой. В том числе.
— Это одна из твоих ипостасей, — рассеянно кивает Тони. — Аватар.
Я поспешно удаляюсь на кухню. Пока он еще чего-нибудь не сказал. И варю там кофе, выкрикивая время от времени по Тониной просьбе очередную порцию бессмысленной ерунды: «октябрьские питоны», «монсеньор среди амфибий», «бежать и умываться скарабеем». Наконец из комнаты раздается торжествующий вопль: «Все!»
Надо же, и у меня как раз все. В смысле кофе сварился.
— Я практически в самый последний момент спохватился, — говорит Тони. — Янка же постоянно повторяет, что у нее страх чистого, причем не листа, а именно блокнота. Взять бумагу из пачки, выдрать страницу из тетрадки и писать — это запросто. Новый документ открыть в компьютере — тоже нет проблем. Но когда она покупает очередной новый блокнот, тут же впадает в ступор. Неделями ничего не пишет, раздумывает, с чего бы такого умного и важного начать. Потому что красивый блокнот на ерунду переводить жалко. Так и страдает, пока какая-нибудь добрая душа не исчеркает пару страниц, играя в «Морской бой». Или адрес запишет, или рецепт пирога. Янка специально каждый новый блокнот всем подряд подсовывает, лишь бы в чистом не писать. Такая трудная у нее жизнь! Свинство было бы с моей стороны подарить ей очередной ступор. Поэтому я написал на каждой странице хоть что-нибудь: разные дурацкие фразы, цитаты, просто слова. Лишь бы было. Ну и твоя помощь, конечно, совершенно неоценима. Открыть блокнот и увидеть там «невнятный перечень сверчков» — это, по-моему, и есть счастье. Особенно для поэта.
— Главное, чтобы она не решила, будто написанное настолько гениально, что добавлять от себя — только портить, — польщенно ухмыляюсь я. — Но слушай, отличная тема! Если по уму, все блокноты надо продавать сразу с записями. Нет чистого листа — нет и страха.
— Я об этом уже думал. С одной стороны, нужнейшая вещь. С другой — как наладить производство? Исписывать страницы типографским способом — не годится. Это сразу станет частью дизайна, и блокнот все равно будет выглядеть новым. А черкать каждый вручную — очень уж повышает себестоимость.
— Просто надо нанимать за гроши бедных студентов, — смеюсь я, главный капиталистический эксплуататор всех времен. — А еще лучше — просто скупать у населения подержанные блокноты. В смысле те, в которых кто-то что-то начал писать, а потом бросил. Лежит хорошая вещь, пропадает, а тут такой шанс на вторую жизнь. Вообще богатая коммерческая идея: магазин подержанных канцтоваров. Благородно избавляешь людей от ненужного хлама и приторговываешь им в свое удовольствие.
— Ага. При условии, что тебе удастся объяснить хотя бы одному потенциальному покупателю, зачем ему чужой канцелярский хлам.
— Ха! Ты еще не знаешь, с кем связался. Для человека, уволенного из рекламного бизнеса с формулировкой «за избыточную креативность», это вообще не вопрос. Во-первых, слово «хлам» заменяем красивым синонимом «винтаж». Во-вторых, красиво его раскладываем; неплохо бы разжиться парой солидных музейных витрин для превращения особо негодного барахла в уникальные раритеты. А в-третьих — и это самое важное! — у всякой вещи должна быть история. Легенда. Персональный миф, без которого и человек — просто двуногое бескрылое прямоходящее, с какого-то перепугу возомнившее себя царем природы. Зато с мифом глядь — царь не царь, но уже вполне себе троюродный принц. Можно ко двору звать, если шею помоет.
