А то и не ходить никуда, упасть прямо тут поблизости на скамеечку возле могилки или прямо на травку и уснуть… уснуть… уснуть. Чтобы не мешать… не мешать… не мешать. Не мешать им забрать души… души… стоп!
Иван Васильевич, словно конь, тряхнул головой, отгоняя наваждение, потер опухшие глаза кулаками и огляделся по сторонам. Души встревоженные роятся… странная компания смотрит на него выжидательно… ночь… кладбище… что-то не в порядке. Хулиганы! Усыпить хотели и тишком, молчком свое грязное дело провернуть, пока он спать будет!
— А вот фигу вам, господа хорошие! — весело засмеялся Иван Васильевич. — Со мной такой фокус не пройдет, не по вашу честь праздник, не по горлу кусок! Держись, братцы! — заорал он и засучил рукава пиджака.
В его душе неожиданно проснулся озорной бес, интеллигентность и предупредительность словно волной смыло, азарт близкой драки, как в молодости, разгонял кровь.
— Да вы, батенька, маньяк! Вы что себе позволяете? Вы, вообще говоря, кто такой?
— Я кто такой? Я директор этого кладбища! — с нескрываемой гордостью сообщил Иван Васильевич, стукнув себя в грудь кулаком.
— И что с того? Идите и занимайтесь могилками, оградками, памятниками. Не нужно делать события из того, что совершенно случайно вы нас видите. Все, происходящее здесь, вас не касается никоим образом. Вы это понимаете?
— Как же не касается, если я с этими душами душа в душу живу, извиняюсь за тавтологию.
— Ахинею несете, мужчина. Вы живой?
— Конечно живой! Живее не бывает!
— А они мертвые, усекаете разницу?
— Не очень, — честно признался директор, мысли которого сосредоточились на битве за собственность.
— Мертвые, умерли, в землю закопали и надпись написали… Вас в землю закапывали?
— Зачем же меня в землю? — обиделся Иван Васильевич. — Я же живой!
— Вот, а они мертвые, их и закопали! Усекаете разницу?
— Закопали и закопали, пусть земля им будет пухом! Какое это имеет отношение к делу?
— Мужик, у живых с душами упокоенных никаких дел быть не может! — отрезал Франт. — Это я тебе, как доктор говорю, официально! Живой, значит топай домой и ложись баиньки, пока мы не рассердились! Не твоего ума дело, любезнейший. Иди, куда шел, не мешай работе!
— Я уйду, а вы их всех фьють и заберете! — сказал он и внутренне замер в ожидании ответа.
— Заберем, — спокойно подтвердила монахиня. — Вне зависимости от того уйдете вы или нет. Это не обсуждается. По крайней мере, с вами, — уточнила она.
— А кто вы такие, чтобы отнимать их у меня… бр-р-р-р, точнее распоряжаться этими душами? Лишь смерть вольна над ними, лишь ее законы вправе командовать этими душами! — патетически закончил Иван Васильевич свое выступление.
— А я тогда кто же? — удивилась монахиня.
— Откуда мне знать? Престарелая хулиганка, наверное, или ненормальная, обчитавшаяся ненормальных книг. Как луна полная взойдет, столько психов по кладбищу бродит, хоть палкой их разгоняй.
— Хулиганка значит? Ненормальная, значит? Престарелая? — распаляясь с каждым словом, спрашивала старушка, наступая на Ивана Васильевича.
Зная твердо, что старушка та бесплотнее утреннего тумана, он невольно ступил назад, столь силен был ее напор.
— Да ты знаешь, смертный, на кого руку поднял?
— Хотелось бы узнать, — осмелев, ехидно ответил директор.
— Не уверена, что хочешь! — усмехнулась старушка. — Все вы храбрые, пока меня не увидите!
— Ой-ой-ой, какие мы страшные! Я тут всяких насмотрелся, меня не напугаешь!
— Мое дело предупредить, ваше дело напугаться, — усмехнулась монашка. — Смерть я, будем знакомы!
— Смерть чему? — не понял Иван Васильевич, решив, что старушка решила подшутить.
— А всему смерть. Слышал ведь, как говорят: «Смерть пришла!» Что потом бывает помнишь, али объяснить?
— Шутите, мамаша, ну-ну? — Иван Васильевич нутром понял, что обмана нет, но и поверить не решался.
Потому как, если Смерть пришла и он перед ней стоит навытяжку, стало быть, это к нему гостья. Захочешь ли в такое поверить? Как-то противно заныло в животе, в коленках появилась позорная слабость, захотелось удрать подальше, забыть обо всем, лишь бы еще пожить, подышать, на солнышко посмотреть.
Предлагали же дураку по-доброму уйти, так не согласился, гордый шибко или глупый. Скорее глупый. Надо бы ума загодя набраться, да времени уже не осталось — Смерть пришла!
— Испугался? Так, поди же ты прочь, вредный старикашка, пока я добрая!
Страх пропал, как корова языком слизнула, так обидно Ивану Васильевичу стало, аж задохнулся. От обиды как пьяный стал, а пьяному, как известно, море по колено. Старикашка-а-а-а? Вредный?
— А документы у вас имеются, что вы, гражданка, являетесь смертью? Эдак каждое привидение будет шастать по кладбищу и заявлять, что оно сама Смерть. Чем докажете?
— Чего это я тебе доказывать должна? — удивилась монашка. — А вот сейчас помрешь и будут тебе все доказательства!
— Эдак у нас каждый убивец может смертью представиться. Эка невидаль человека убить. У нас по городу несколько тыщ таких кандидатов бегает. Они небось себя тоже смертью считают. Что же мне им на слово верить?
— Точно ненормальный! — вмешалась Кудряшка. — Они тебе нож к горлу приставят, а ты у них документы требовать будешь?
— Ты понимаешь что несешь, идиот? Они же живые убивцы, а я дух бесплотный! Усекаешь разницу?
— Сейчас они живые, а завтра их трамвай переедет! — упирался Иван Васильевич. — Придет он ко мне духом бесплотным и будет тут пальцы загибать, что он в натуре сама смерть. Выдай мне пару сотен душ для променада на тот свет! Видали мы таких шустрых! Документы есть? Нету, тогда проваливайте подобру-поздорову, пока чудотворную молитву не сотворил!
— Это какую же такую молитву? Мол во имя партии и лично товарища Ленина, изыди Сатана? Мужчина, вы нам долго еще будете нервы трепать? — взвизгнула Кудряшка, пришедшая в себя после неудачи с гипнозом.
— А вы бы вообще помолчали! В ночной сорочке, практически голышом по городу шастаете! Что про это скажет подрастающее поколение?
— Мужчина, какое подрастающее поколение? Кроме нас с вами тут никого нет! Да и вы, строго говоря, не должны нас видеть! Вы зачем нас видите?
— Вы хотели сказать «почему».
— Что хотела, то и сказала! — отрезала Кудряшка. — Между прочим, именно вы мешаете мне отправиться домой и надеть свое любимое платье. Где вы подрастающее поколение нашли, черт вас подери? — взвизгнула она неожиданно громко и закрутила головой.
— Да вот же они! — Иван Васильевич ткнул пальцем в толпу душ, все это время тихонько стоящих плотной толпой. — У нас на кладбище много всякого народа похоронено, от самого юного до зрелого возраста. Негоже себя вести столь бесстыдно, отправляясь в общественное место.
