— Несколько разных бутылок, лед сразу принести или позже, когда гости придут? — деловито уточнила Танечка.
— Зачем бутылок? Стопку водки и закусить черного хлебушка кусочек!
— Сей момент, Иван Васильевич! — не удивившись черному хлебу, промурлыкала секретарша.
Не успел погаснуть звук в аппарате, как дверь кабинета плавно отворилась и спиной вперед вошла девица с подносиком в руках. Короткая юбка с трудом закрывала упругую попку, открывая глазам Ивана Васильевича заманчивые виды длинных стройных ножек, затянутых в ажурные чулочки.
Он сглотнул внезапно набежавшую слюну, и в этот момент секретарша повернулась к нему лицом. Директор едва не подавился, упершись взглядом в бездну глубокого декольте. Это же надо было такую кадру подыскать, кто же расстарался, етить их в коромысло.
Как в таких условиях можно работать, когда каждая клеточка мужского организма взывает к немедленному действию. К черту водку, к черту закуску, прямо здесь, прямо сейчас…
— Почему бы и нет? — шепнул бес и подпихнул Ивана Васильевича в ребро. — Пользуйся моментом, на том свете не накормят!
— Неудобно получится… мы тут с ней… а вдруг гости в кабинет завалятся? — стремительным воробушком шмыгнула тревожная мысль в голове директора.
Но в тот же момент Иван Васильевич понял, что он уже стоит по другую сторону стола и весьма недвусмысленно расстегивает ремень брюк. Он увидел себя в зеркале и окончательно обалдел.
Мужчина в зеркале был ему совершенно незнаком. Молодой, крепкий мужчина, лет тридцати пяти, лицо человека довольного жизнью. На пальцах, судорожно сжимающих падающие брюки, несколько колец золотых с камнями. Да и костюм не магазинный, тут явно индпошив, да еще не наш. Он такой костюм раз в жизни видел, когда крупного воротилу хоронили.
Секретарша по-своему истолковала возникшую паузу. Мигом поставила подносик на стеклянный столик и ящеркой шустрой шмыгнула к двери. Сухо щелкнул замок, отделяя кабинет от внешнего мира.
Девушка томно повела плечиком, посмотрела через плечо на Ивана Василевича и томно облизнула пухлые губки. Она медленно, не спеша, словно это повторялось неоднократно, поворачивалась к директору. Ее руки скользили по высокой груди, бокам, гладили бедра и снова скользили вверх, захватывая по пути юбочку.
Она же сейчас… да она сейчас разнагишается прямо тут… а у меня дырка на носке, неудобно получается! — лихорадочно соображал Иван Васильевич, не замечая, что штаны уже свалились на пол.
— Ми-и-и-лый, — с придыханием страстно произнесла секретарша, подкрадываясь к директору, словно большая кошка, — я все для тебя сделаю! Только… — она неожиданно замялась, — … у меня это… ну ты понимаешь… такие женские праздничные дни. Но я могу…
Иван Васильевич представил, что именно она может, и его прошиб внезапный озноб. Господи, лучше уж в каменоломню! Хотя… почему бы и нет? Ведь это все не более, чем сон, мираж. Пусть даже такой материальный, совершенно реальный, но все-таки сон.
Отчего же не попробовать? — словно нашептывал бес. — Всего разочек попробовать той сладкой жизни, в которой живут многие. Ты же, пень старый, до седых волос состарился, а весь твой любовный опыт в пригоршне унести можно.
Секретарша тем временем подобралась к директору вплотную, прижалась к нему всем телом так, что дух захватило, сердце застучало отчаянно. Иван Васильевич почувствовал прилив сил и возбуждения.
— Котик, я так хочу тебя, сладкий мой! — жарко шептала она, расстегивая быстрыми пальчиками рубашку директора.
В голове Ивана Васильевича все помутилось, он рыкнул словно голодный зверь, обхватил секретаршу и повалил ее прямо на мягкий пушистый ковер. В тот же момент пропал кабинет, аквариум, секретарша и он обнаружил себя стоящим с выпученными глазами и трясущимися руками перед хохочущей троицей.
— Что, Иван Васильевич, хорошо быть директором банка? — сквозь смех спросила Смерть, утирая рукавом выступающие слезы.
— А вы ловелас оказывается! — укоризненно покачала головой Кудряшка.
— Молодец, мужик, еще бы мгновение и ты ей… по первое число… знай наших! — подмигнул Франт.
Директор с трудом унял дрожь в руках, осторожно скосил взгляд вниз, проверяя состояние штанов. К его удивлению не только штаны, но и пальто были аккуратно застегнуты.
— Морок, чистый морок! — тоскливо подумалось ему. — А ведь как все обставили, приманочку подложили, в ловушку заманили, взяли на горяченьком, сволочи!
— Так что, Иван Васильевич, по рукам и возвращайтесь прямо туда, в жаркие объятия? Никакого обмана, без всякого колдовства — именно туда и именно в таком качестве, клянусь! — Смерть по-пионерски отсалютовала. — Неужто не хотите? Неужто по-прежнему желаете прозябать на любимом кладбище? Помрете ведь, так и не познав истинной сладости жизни!
Директор кашлянул, больше для того, чтобы проверить наличие голоса, чем по необходимости. Выгнал поганой метлой из головы срамные мысли и, глубоко вздохнув, махнул рукой, как отрезал:
— Не нужны мне ваши сладости! Как судьбой велено, так все и сбудется.
— Иван Васильевич, миленький, откуда это в вас? Вы же человек глубоко материалистичный, партийный и идейный! Какая судьба? Человек сам кузнец своих несч… своей судьбы, прошу пардону. Простой пример — вы говорите «Да!» и ваша судьба делает финт. Давайте проверим! Нет, давайте поспорим! Если я вру, то чтоб мне сдохнуть!
— Шутить изволите, матушка? Вы, если так удобно выразится, давно уже того… в смысле не совсем живы. Жульничаете, ай-яй-яй, нехорошо.
— Оговорилась, с кем не бывает? Сами придумайте условие! Любое, я на все согласна! Итак: «Если после переселения душ, я не получу должность директора банка и не проживу в достатке и уважении тридцать… а-а-а, гулять, так гулять… сорок лет, то…» Не стесняйтесь, от души, смелее, Иван Васильевич, это ваш реальный шанс круто изменить жизнь!
— То подите вы прочь, матушка, со всеми своими уговорами!
— Дурак, старый козел, ворона кладбищенская!
— Сама ты… то слово!
— Да я тебя…
— Опять умертвишь? Так мне это не страшно, помирали мы уже!
— Согласись, Иван Васильевич, что все это сплошное донкихотство, мальчишество чистой воды! Куда ты с копьем супротив мельницы? Перемелет ведь и косточек не останется, в пыль, в порошок, ветер дунет и следа не останется.
— След он не на асфальте, а в сердцах остается, в памяти.
— В чьей памяти, оглянись ты по сторонам, дурак старый! Думаешь тебя родственники их будут добрым словом вспоминать? Да они похоронили и забыли, разве что раз в год придут на могилку водки выпить, былое вспомнить. Думаешь, они про тебя вспоминают? Даже не надейся, они и о существовании твоем не подозревают.
— Это не важно.
— А что для тебя важно?
— Важно быть человеком и вести себя по-человечески, а не как шакал!
