– Прилетели, – радостно оповестил за спиной Сконки.
Я был готов придушить его на месте. Мои дрожащие ноги ступили на бурую бугристую поверхность, которая оказалась ветвью храмита. Жилище Машуры действительно располагалось в «осином гнезде» высотой с двухэтажный дом, которое свисало с той самой ветви, что давала мне опору. Сконки не слишком вежливо пихнул меня в спину. Впереди спасительно маячил открытый люк, но до него было не менее двадцати шагов, а я никак не мог заставить себя забыть, что шаги эти предстояло сделать метрах в двадцати над землей. Конвоир неверно истолковал мое колебание:
– Даже не думай! Удрать тебе не удастся. – Что-то острое кольнуло пониже спины. – Будь пай-мальчиком, полезай в дом, а то придется мне попортить Машурино шитье.
Я сделал глубокий вдох, сжал зубы и в три прыжка оказался у заветного люка. В центре его торчал шест, как на пожарной станции, а к одной стенке лепилась хлипкая лесенка. Послав злобный взгляд челке Сконки, я скользнул по шесту вниз.
4
Помещение, в которое я ввалился, оказалось круглым, без окон, но хорошо освещенным. Едва я успел отскочить в сторону, как конвоир движением опытной стриптизерши скользнул с шеста вслед за мной. Он тут же уверенно направился к двери, из-за которой – какое разнообразие! – раздавались нервные голоса. Я задержался, чтобы рассмотреть удивительную лампу на стене, в которой копошилось что-то, испускавшее оранжевый свет, но Сконки бесцеремонно схватил меня повыше локтя и втолкнул в дверь.
Сердце учащенно забилось – я оказался на кухне! Иновселенских кухонь я раньше никогда не видел, но смесь невообразимо аппетитных запахов и шкварчание готовящейся еды безошибочно подсказали назначение полукруглого помещения. К большому столу в центре уже пристроился блондин, проворно таскавший из миски самые настоящие пирожки. Машура сидела, поджав ноги, на лавке у окна, равнодушная как к пирожкам, так и к отповеди цыганистой женщины в цветастом платке.
При нашем появлении женщина обернулась, и я с трудом удержался, чтобы не прыснуть. Концы платка были завязаны у нее надо лбом так, что она напоминала ушастую сову. Впечатление еще больше подчеркивали круглые очки, делавшие ее глаза невероятно огромными и пронзительными.
– Заяц с Запада, – представил меня Сконки и плюхнулся за стол, тут же запустив лапищу в блюдо с пирожками. – Лейтенант Динеш велел накормить и запереть.
Цыганка всплеснула руками, будто сокрушаясь размером урона, который я нанесу ее драгоценной кухне.
– Батюшки, да куда ж я его запру?! У меня тут не тюрьма и не постоялый двор! Свободных комнат у нас нету, слышите, нету!
– А зачем его в комнату? – посоветовал блондин сквозь полупрожеванный пирожок. – С него и чулана хватит. Если, конечно, вы, мэм, за варенья-соленья свои не боитесь…
Мой живот плотоядно заурчал. Цыганка подлетела к Сконки, вырвала у него из-под носа блюдо с оставшимися пирожками и сунула мне:
– Вот, кушай, сердешный, пока эта саранча все не уничтожила. А я пока на стол накрою.
«Саранча», засобиравшаяся в обратный путь, усмехнулась и снова развалилась на лавках.
– Вас кормить приказу не было! – хозяйка кухни топнула в пол так, что совиные «уши» надо лбом вздрогнули. – Служба зовет. Пошли, пошли! – замахала она руками, будто гусей гнала.
Недовольно ворча, конвоиры убрались восвояси. Обернувшись ко мне, цыганка расцвела материнской улыбкой:
– Я тебя, зайчик, в депот определю. Там Чиду всякие железки свои складывает. Ты кушай пока, кушай. Вон худенький какой. Сейчас еще принесу. Да примочку для ног сделаю – как ты еще ходишь-то, горемычный, с такими болячками!
Мэм упорхнула в смежное помещение, где через щель в занавесках просматривалась солидная печь. Я неловко присел к столу. За большим круглым окном начинало темнеть. Кое-где уже зажглись оранжевые лампы, таинственно подсвечивавшие зеленые листья-одеяла. Подобные же фонарики украшали и неутомимо снующие повсюду воздушные суда. Девушка у окна сидела неподвижно, положив голову на подтянутые к груди колени. Со своей лавки я видел только ее затылок. Машура сняла шлем, и оказалось, что у нее были коротко стриженные черные волосы, смешно торчащие хохолком на макушке. Пирожок почему-то мне в рот не лез.
– Эта женщина, она… – попробовал я разбить молчание.
– Моя мать, – глухо ответила Машура, не поворачивая головы.
– А твой отец…
– Это в его депот мама тебя замуровать хочет.
«Чиду», – подумал я и спросил:
– Что же, твои родители делают все, что говорит твой брат?
Машура умудрилась покачать головой, не поворачивая ее. Только трогательный хохолок на макушке дернулся:
– Динеш – лейтенант воздушного флота, самый молодой за всю историю полетов. Мама его боготворит. Отец – инженер. Это он спроектировал Су-13 и все остальные суда. Когда он работает, ему нужен покой. Он месяцами сидит у себя в кабинете, ему даже еду подают через специальное окошко в двери. Иногда мне кажется, что если весь Саттард вымрет от какой-нибудь заразы…
– Чумы, – подсказал я.
– Чумы, – повторила Машура без выражения, – то отец обнаружит это, только когда ему перестанут приносить обед. Понимаешь, – девушка повернула ко мне лицо, странно беззащитное без обрамления летного шлема, – он изобретет свою самую совершенную машину, а на ней некому будет летать…
– Да что ты такое бормочешь, Маш? – Мать вернулась, таща в рукавицах тяжелый чугунок, прикрытый миской, из-под которой валил пар. – Какая еще чума? Твой отец – гений, а у гениев свои причуды, которые надо уважать. Ты не слушай ее, зайчик. – Чугунок торжественно опустился на стол. – Вот, ешь лучше суп, да пирожком закусывай. А ты, Машура, сходила бы сидру, что ли, принесла.
Девушка поднялась, протопала через кухню, прямая, как палка, и скрылась за дверью. Хозяйка налила мне полную миску ароматного супа. Кончики платка над ее лицом скорбно дрожали.
– Такая вот она у нас гордячка. Хлеба не спечет, штанов элементарных сшить не может, вязание тоже не по ней. А вот летать – это вам пожалуйста. И ведь упрямая, как брат: что ей в голову втемяшилось, уж ничем оттуда не вышибешь… А ты, зайчик, свою одежку где потерял?
– В Оси, – уже привычно ответил я.
– А-а, – протянула женщина, будто это все объясняло. – Пойду, поищу тебе что поприличнее этого непотребства.
Определенно, дизайн Машуры не пользовался тут популярностью. Я навернул супу, раздумывая, что же мне делать дальше. Вряд ли стоило рассчитывать на поддержку Машуриной семьи. Отец, который есть, но которого вроде и нет. Мать, зовущая меня зайчиком и считающая дочь ошибкой природы. Брат, который, убедившись, что платить мне нечем, сделает – что? Отдаст меня на суд капитана? Вышвырнет из города? Сошлет на принудительные работы во благо местного общества? Скормит каннаму или вампирам?
