Из-под одеяла на меня уставилась пара насмешливых глаз:
– Это скрингс. Наверное, на запах съестного пришел.
– А-а…
Интересно, что пилот имел в виду под съестным – меня или сандвич?
– Я это… у тебя одеяла лишнего не найдется? Холодать что-то стало.
– Преступникам удобств не полагается, – садист повернулся ко мне спиной.
Я приткнулся кое-как на траве у костра. Лежать мог только на боку, потому что зад невыносимо жгло, а лицо кусал собачий холод. Вскоре у меня зуб на зуб не попадал. Скрингс то и дело орал за кустами, во тьме что-то шуршало – наверняка хищники, на ресницах, похоже, намерзал иней, склеивая их вместе. Короче, это была моя первая ночевка под открытым небом, и ощущения оказались не для слабонервных. На ум приходило все что угодно, кроме одного – сна. Промучившись таким манером маленькую вечность, я кое-как подполз к сладко похрапывавшему Динешу и пнул согнутыми коленками выпуклость под одеялом.
Оно взлетело в воздух так резко, что лоскутки чуть не оторвались друг от друга. Пилот сидел передо мной в полной боевой готовности, с обнаженной саблей в руке, и пялился в ночь дикими со сна глазами.
– Ты-ы! – прошипел он, когда в поле зрения попала моя скромная особа. – Чего тебе еще надо?! – прятать факар в ножны он отчего-то не спешил.
– Д-да все того ж-же, – пробормотал я, стуча зубами. – Я, вообще-то, из мира, где люди обычно спят в собственных теплых кроватях. И от холода помирают. Так что сам гляди: если проснешься, а я тут посинел, тебе же самому придумывать придется, как Машуру выручать.
Такой вот простенький шантаж. Но он сработал! Ворча что-то злобно-нечленораздельное, Динеш выпутался из одеяла и закопался в сумках. Через мгновение оттуда явилось еще одно творение в стиле пэтчворк, чуть более потрепанное, чем то, в которое кутался Машурин брат. Заворачиваться в него мне пришлось самому. Признаюсь, что со связанными конечностями дело это оказалось совсем не легким. Я пытался заползти под одеяло, закататься в него, натянуть на себя зубами…
В разгар битвы за тепло я случайно встретился взглядом с глазами Динеша. Не нужен был свет от костра, чтобы понять, что парень откровенно потешается, глядя на мои муки. Я зарычал – вот уж не знал, что горло способно на такие звуки! – кое-как накинул край одеяла на голову и притворился спящим. Как ни странно, возня разогрела меня снаружи, а добрая порция злости – изнутри. Заснул я почти мгновенно.
10
Просыпаться от того, что в лицо плещут ледяной водой – ощущение не из приятных.
– Сашка! Поймаю, урою! – рявкнул я, смаргивая настырные капли.
– У-дак! У-дак! – раздалось прямо над головой. Сообразив, что подобный лексикон не в традициях братишки, я окончательно пробудился и осмотрелся по сторонам. Через густой туман темнел бок моего верного скакуна, все еще заполошно кудахтавшего. «Лошадь» Динеша меланхолично объедала куст по соседству, хрумкая сочными листочками. Я сообразил, что меня разбудило: очевидно, одно из животных дернуло за нависшую надо мной тяжелую от росы ветвь. Еще я понял, что если не предприму решительных действий вот прямо сейчас, то мочевой пузырь лопнет. Ну, или я банально обмочу штаны.
Попробовал пошевелиться, но, похоже, единственной частью моего тела ниже шеи, которая не потеряла чувствительность, был тот самый несчастный пузырь. Несколько мучительных секунд я по-христиански усмирял свою гордость, прежде чем возопил в туман:
– Динеш! – и, уловив ровное посапывание где-то за спиной, снова: – ДИНЕШ!
Сзади всхрюкнуло, покашляло, и, наконец, недовольно проворчало:
– Чего орешь?
– В туалет хочу, – коротко сообщил я.
– Тебе че, подержать? – буркнул по-утреннему злой голос.
– Сам справлюсь, если развяжешь.
То ли спросонья Динеш соображал медленно, то ли его радовал вид моих мучений, но освободить руки и ослабить путы на ногах заняло у него целую вечность. Кое-как отковыляв за куст, я на пару мгновений стал абсолютно и положительно счастлив. Небо над туманным полотном мазнула нежная розовая полоска, зеленевшая по краю. Там, куда еще не достали пастельные тона, темный небосклон набух крупными частыми звездами. Луна побледнела, но была еще видна – идеально круглая и огромная, как гонг тибетских монахов. Глядя на все это великолепие, так отличное от неба родного города, я вдруг неожиданно остро осознал, как далеко от дома меня занесло. И нелепый смертный приговор, уже начавший казаться кошмарным сном, внезапно навис надо мной всей своей неотвратимой реальностью. Я завязал пояс штанов, повернулся спиной к красоте и заковылял в лагерь. Мне очень хотелось выжить. А чтобы выжить, нужна была информация.
По ту сторону куста Динеш навьючивал ездовых животных – завтрака нам, очевидно, не полагалось. Он тут же связал мне руки – на сей раз спереди – и ткнул в «коня» потемнее:
– Поедешь на Вамдаме. Постарайся с ним подружиться. У квадрупегов сложный характер.
«Это я уже понял», – подумал я, припомнив свое неожиданное пробуждение. Вслух же спросил:
– А как с ними подружиться?
– Спой.
– Чего? – я был уверен, что ослышался.
– Квадрупеги – музыкальные животные, пение их успокаивает.
Да, судя по утреннему концерту, с голосом у Вамдама все было в порядке. Зато со слухом, похоже, не очень.
– Вот уж серенад он от меня не дождется! – заявил я хмуро и направился к скотине.
Она покосилась на меня желтым глазом с вертикальным зрачком и резво потрусила в сторону. Я умиротворяюще зачмокал, вытянув губы трубочкой, и сделал несколько мелких шажков в сторону Вамдама. Тот ощерил желтые зубы в наглой ухмылке, поднял жилистый хвост и… опорожнил кишечник прямо мне под ноги.
– Ах ты… опердыш яблочный! – задохнулся я.
Одним прыжком перескочил дымящуюся кучу, плюхнулся животом в седло… И тут же рыбкой скользнул дальше. Оказалось, квадрупеги могут вставать на дыбы не хуже земных лошадей. Хохот Динеша перекрыл звон в ушах.
– У-дак! У-дак! – высказал свое мнение обо мне Вамдам, хотя его никто не спрашивал.
В душу начало закрадываться подозрение, что всю эту развлекуху Машурин брат устроил нарочно. Я точно помнил, что вчера квадрупеги слушались его беспрекословно, причем без всяких песен. Поднялся с земли злой, как черт. Ладно. Хотят они музыки, я дам им музыку. В конце концов, пора уже культурно развивать этот мир.
Я огляделся в поисках подходящего инструмента. Походный котелок, который Динеш еще не успел приторочить к прочей поклаже, высунул из травы свой закопченный бок. Подхватив связанными руками толстую сухую ветку, я обрушил свои эмоции на днище ни в чем не повинной посудины. Конечно, это была не ударная установка, но гул по полянке пошел еще тот. Динеш схватился за рукоять сабли, квадрупеги насторожили уши, а я включил голос на всю мощь легких:
