Женетт сложила руки на груди – Ума Турман над телом Билла:
– Этого я не могу сказать. Теперь все зависит от мальчика. Мы ведь даже не знаем, захочет ли он вообще идти на риск…
Я не смог сдержать истеричный смешок. Риск?! Так это теперь называется?! Вляпался своей ищущей приключений задницей в то самое, выхарканное физическими законами «место-время», а теперь изволь – разыгрывай героя! Что там меня ждет, по ту сторону Ветра? Вечная смерть?! Пустяки! Ноал прикончит меня первый. Если только с этим еще раньше не справятся загадочное Испытание или недовольные подарочком стефы. Боюсь, желающим сплясать на моем трупе придется занимать очередь.
– Лиан, – очень тонким голосом позвала Машура, возвращая меня к действительности. – Ты… Неужели ты даже не попытаешься?..
Хотелось заорать, затопать ногами, но вместо этого я стал мысленно считать до десяти. На счете пять мне удалось выдавить:
– Мне нужно подумать.
Машура хотела, видно, что-то возразить, но Женетт взяла ее сжатую в кулачок руку и увлекла за собой:
– Ему надо побыть одному. Пойдем, я покажу тебе город и снег. Пойдем…
Уже у лифта дракон, снова облаченная в пальто, обернулась ко мне.
– Если захочешь поесть, все в холодильнике. – Белая перчатка махнула на красную лаковую панель в стене за баром. – Мы вернемся через часик. И… ты знаешь, дверь не заперта.
Створки лифта съехались, поглотив желтые глаза дракона и лицо Машуры, бледностью почти сравнявшееся с облачением демиурга. Я остался один.
23
По-умному, пора мне было отсюда сваливать, как тому попугаю, – хоть тушкой, хоть чучелом… Поехать в Купчино, сфоткаться айфоном, позволить Андрею оплатить адвоката с мозгами и послать Гену подальше, желательно туда, где небо в клеточку. Вместо этого я долго и безуспешно искал совок с веником. Не обнаружив в стерильной кухне хозяйственных инструментов, ногами кое-как сгреб осколки стакана в кучку и отошел к стеклянной стене. Уселся на пол и принялся пялиться на снег. Он быстро густел: пухлые хлопья лепились к стеклу, таяли и стекали вниз свинцовыми дорожками, будто это плакал город.
Поток машин подо мной упорно пробивался сквозь белую круговерть. Параллельно ему текла река зонтов, поднятых капюшонов и сутулых плеч. Все вместе это напоминало броуновское движение молекул – вечное, бессмысленное и все же необходимое. Машура и дракон Женетт тоже сейчас были там, среди молекул. Быть может, у девчонки мерзли руки – ее перчатки полосатыми шерстяными трупиками валялись, забытые, на полу. А кто такой я сам: наблюдатель с микроскопом и линейкой или обыкновенная частица, неотличимая от множества остальных? И может ли одна единственная частица что-нибудь изменить, даже если начнет вести себя не так, как другие?
Внезапно мне вспомнились слова Ноала: «Смерть одного человека – трагедия. Смерть миллионов – статистика». Выходит, демиург прав: совершать идиотские подвиги ради одной Машуры проще, чем ради целого мира, который я и узнать-то толком не успел.
Однажды, еще когда Вовка жил у бабушки, один из наших флудов зашел так далеко, что мы принялись рассуждать, мог бы каждый из нас пожертвовать жизнью и ради чего. Вован заявил, что мог бы спрыгнуть с крыши своей пятиэтажки, если бы знал, что мать тогда бросит пить. Я возразил, что это дурь, потому что Вовану тогда будет уже все равно. Друг набычился и предположил, что мне самому слабо спрыгнуть. Я заявил, что не слабо, если внизу будет проходить Гена, и я угожу ему прямо на голову. Только все равно это дурь, потому что проще в тех же целях использовать кирпич. Мы чуть не поссорились, но потом решили взглянуть на проблему шире и сошлись на том, что неплохо было бы отдать жизнь за родину, чтобы потом о нас сняли кино, и родаки осознали, какие же они идиоты.
Наверное, посвяти я своего друга-романтика в сегодняшнюю ситуацию, он спросил бы, а не слабо ли мне отдать жизнь за чужую родину. На что я мог бы ответить: «Не слабо, но дурь, потому что спасти ее я смогу только выжив»…
Я поднял Машурины перчатки, повертел в руках, примерил одну – она едва налезла на пальцы. Зачем-то понюхал – шерсть слабо пахла чужими духами, наверное, «теть Лениными», и еще чем-то неопределенным и вроде растительным. Я закрыл глаза и представил себе зеленые листья-одеяла, качающиеся за окном, которое тоже качалось – вместе с «осиным гнездом» – на волнах теплого ветра. Шерсть чуть покалывала и приятно грела пальцы – будто они снова касались щеки Машуры.
Жужжание сзади раздалось так неожиданно, что я подскочил на месте, издав недостойный спасителя мира сдавленный писк. Черный блестящий диск выкатился из-за барной стойки, подъехал к кучке осколков на полу и начал их деловито поглощать. До меня дошло наконец что это робот-пылесос, и сердце вернулось из пяток на причитающееся ему место. Я стянул перчатку со вспотевшей руки и засунул во внутренний карман. Чуть подумал и отправил туда же вторую. Встал и направился к красной панели в стене.
Когда Женетт с «дочуркой» вышли из лифта, я уминал остатки пиццы с тунцом. У дракона оказалась ими вся морозилка забита, а микроволновка доводила кушанье до кондиции за десять минут. В черных волосах Машуры дотаивали последние снежинки, щеки разрумянились от холода – прогулка, несомненно, пошла ей на пользу.
– Лиан! Ты еще здесь! – взвизгнула девчонка и, не успел я ответить что-нибудь язвительное, выбросила вперед спрятанную за спиной руку.
– Хрясь!
Что-то холодное и мокрое ударило мое запястье. Кусок пиццы, который я как раз собирался укусить, плюхнулся на пол, а в рот мне прыснуло льдинками и вкусом зимы.
– Ой! – Машура хихикнула в ладошку. – Прости, я не хотела. Женетт только что научила меня делать снежки…
Значит, уже просто Женетт? Я отер лицо рукавом, подобрал пиццу с пола и принялся оглядываться в поисках тряпки.
– Не надо, тут все потом уберут, – остановила меня дракон. Видно, робот был еще и моющим. – Надеюсь, еда тебе понравилась.
Я молча кивнул. Машура перестала улыбаться, в воздухе повисло напряжение.
– Ты принял решение? – спросила напрямую Женетт.
Я снова кивнул. Взгляд Машуры, казалось, выжигал на мне узоры, как паяльник по дереву. Я стал смотреть на ее отражение в зеркальном мраморе пола – так было легче.
– Вы сказали, – тихо обратился я к дракону, – когда отдавали мне волчок, что я получаю его и власть над миром почти бесплатно. Почти, – повторил я с упором на последнем слове. – Не кажется ли вам, что инфляция в нашей сделке растет со сказочной скоростью?
Черная Женетт в отражении ничуть не смутилась:
– Ты сам определяешь цену, Лиан. И сам решаешь, будешь ли платить.
Я вздохнул. Вот так всегда с этими взрослыми. «Ты сам во всем виноват». «Пора уже научиться отвечать за свои поступки». «Будь мужчиной». «Вынеси мусор»… Э-э, о’кей, последнее уже из другой оперы. Хотя разве дракон не посылает меня вычищать ее собственную грязь?
