Перевес, однако, оказался временным, а ответные меры – вполне адекватными: на одних материках стали производить собственных иразов, на других вывели в ближний космос орбитальные модули с излучателями, на третьих создали препараты, подавляющие запрет хийа, сделав все население боеспособным. Это было похоже на взрыв, вызванный страхом тотального уничтожения: все с лихорадочной поспешностью вооружались, готовясь к Великой Войне, и все объявляли лишь свою расу истинно человеческой, а остальных – нелюдью и монстрами. Анхаб семимильными шагами двигался к Армагеддону.
Спасение пришло из храмов и монастырей ориндо. Они объявили об Откровении, ниспосланном Вселенским Разумом адептам-ясновидцам: жизнь на Анхабе священна, корень ее един, и различия меж планетарными расами – лишь результат естественной мимикрии, приспособления к среде на тех или иных материках. Но каждая личность, любой обитатель Анхаба способны к преображениям, к метаморфозам внешним и внутренним, к изменению физиологии и тела; а значит, проклятье постоянства не заклеймило плоть, она текуча и пластична и, направляемая мыслью, может отлиться во многих формах, стать такой, какой желает обладатель. Чудовищной, прекрасной, устрашающей… Или неуязвимой и долговечной. Долговечность означала молодость, стабильный обмен веществ, стиравший на клеточном уровне все возрастные перемены, жизнь в течение многих столетий в юном и прекрасном теле – неоценимые сокровища, что даровала анхабам природа. Богатства, о коих они не ведали до сих пор… Но ключ к ним был в руках ориндо, поскольку пробуждение эндовиации – так называлась способность к метаморфозам – требовало определенных навыков.
Дальнейшая история анхабов включала три периода: Посева, Плодоношения и Жатвы. Посев был самым бурным, кратким и радикально изменившим мир; за два-три века Анхаб превратился в благословенную землю, где реки текли молоком и медом. Воинственных джерасси усмирили, власть перешла к сторонникам ориндо, и для анхабов, познавших секрет преображения, смена обличья стала делом обыденным. Дар телесной трансформации гарантировал еще и долгую жизнь; в первом поколении метаморфов она равнялась тем же двум или трем столетиям, в последующих возросла, и на Анхабе ограничили рождаемость.
Второй период – Плодоношения – тянулся не веками, а более сотни тысячелетий. Это было время великое и гордое, эпоха переустройства мира, невероятных открытий и фантастических проектов: наклон планетарной оси изменили, сгладив сезонные колебания, пробили тоннели под морями и повернули реки вспять, чтоб увлажнить пустыни, соединили мостами материки, срыли горные хребты, справились с бурями и штормами и усмирили гнев вулканов. Теперь Анхаб сиял белизной облаков и аметистовым заревом морей, но свет, тепло и жизнь не кончались за границей атмосферы – там, оболочками планетного зерна, плыли эфирные поселения, заводы, энергостанции и спутники связи, верфи, погодные обсерватории и гавани космических кораблей. Лучи от этих сверкающих сфер тянулись к звездам, к чужим таинственным мирам, и многие анхабы отправлялись в путь – хотя их корабли, которые нес фотонный ветер, были еще неторопливы и странствовали среди звезд десятилетиями. Но счет их жизни был иной, чем у существ недолговечных, а любопытство – велико.
В конце эпохи Раннего Плодоношения в подпространство отправился первый системный зонд. Системный – значит разумный, способный к обучению и автономным действиям; квазиживой корабль-ираз, чей мозг уже не являлся скопищем электронных деталей, а в общих чертах походил на человеческий. Матрицей мозга служили аллопланты, искусственные вещества, созданные в биохимических лабораториях и позволявшие имитировать структуру нервных тканей – правда, лишь тех отделов мозговой коры, которые отвечали за логическое мышление. Эмоциональный мир таких существ не поражал богатством, они не имели ни интуиции, ни подсознания и обладали лишь примитивными чувствами, но в том, что касалось тяжелой работы или опасных экспериментов, были незаменимыми помощниками.
Зонд благополучно вернулся, преодолев чудовищное расстояние до ближней галактической спирали. Окно во Вселенную было распахнуто; казалось, до звезд, сиявших в небесах, можно дотронуться рукой.
В эры Среднего, Нового и Позднего Плодоношения анхабы достигли многих миров, безлюдных и мертвых по большей части, но иногда обитаемых, что представлялось невероятной удачей и редкостью. В этих странствиях они не искали Вселенский Разум, считая его измышлениями ориндо, но просто Разум во Вселенной был – и, как подтверждалось опытом, с одними его представителями можно было договориться, тогда как контакт с другими являлся опасным и бесполезным. Это зависело в равной мере от цивилизованности и физиологии чужаков; среди звезд встречались и первобытные дикари, и незрелые, слишком воинственные расы, и странные монстры, контакт с которыми был невозможен в силу неодолимых различий в мышлении.
Идеи широкой экспансии, колонизации необитаемых планет или создания звездных империй не привлекали анхабов. Бесплодное, нелепое занятие для долговечных существ, мораль которых определяется запретом хийа; для них Анхаб всегда являлся родиной, а его цивилизация и культура мнились чем-то единым и неделимым, не подлежащим пересадке в иное место. В том месте, куда уносил их системный корабль, можно было остаться на год или на век, но и в последнем случае они возвращались не в смутное будущее, а домой, к своим современникам. Впрочем, будущее не так уж резко отличалось от прошлого – перемены в мире долгожителей шли неторопливо. Жизнь была великим сокровищем, а потому превыше всего ценились стабильность и безопасность.
Полеты, однако, не прекращались на протяжении долгих времен, до самой эпохи Жатвы. Летали с разными целями: ученый искал знаний, художник – творческого вдохновения, кого-то гнали любопытство или желание прикоснуться к источникам чужой культуры, кто-то хотел поразвлечься, приняв инопланетный облик и окунувшись в непривычный мир. Казалось, так будет всегда: прекрасный и древний Анхаб дарил своим обитателям чувство нерушимой безопасности, вечные странствия среди звезд, приносившие свежесть впечатлений, подстегивая волю к жизни, и долгое счастливое существование. Это существование было удивительной чашей со сказочными подарками: творчество, любовь и приключения, нескончаемый праздник тела и духа…
Но человечество взрослеет и стареет, и детские игрушки, дары технологии, искусства и собственная увядшая плоть уже его не веселят. Приходит осень, время Жатвы, за коим видится зима, и мир, предчувствуя ее, вдруг спрашивает: куда же мы идем?.. Куда мы уходили – веками и тысячелетиями? Что там, за гранью жизни, за стенами вечной тьмы? Мрак, конец и полное забвение? Или иной мир, неощутимый и невидимый, пока не настанет смертный час и эфемерные души не улетят в последнее из своих странствий?..
Такие вопросы – свидетельство зрелости цивилизации; их задают, когда реальный мир измерен, взвешен, оценен и человек обращается к иным проблемам, более сложным и серьезным, – к Великой Тайне Бытия, к Вселенной собственной души, к загадке жизни и загадке смерти. Цивилизация должна найти ответы и доискаться вечных истин, пока не угас ее творческий пыл, не иссякло мужество и гедонизм не убаюкал ее в сладких снах. Ответ необходим, ибо другая альтернатива – пустота. Полная, бездумная и безысходная пустота золотого века, который медленно сползает в пропасть забвения…
