– Много тиан, – прохрипел Вау за его спиной. – Хорошо! Много кусать!
Дождавшись момента, когда все путники покинули корабль, вождь оттопырил нижнюю губу, грозно оскалился и рявкнул:
– Ха-аа!
– Ха-ааа! – поддержали воинственный вопль криби. Шерсть на их загривках встала дыбом, палицы взметнулись в воздух, и лавина бурых волосатых тел хлынула к берегу.
* * *
Дарт, гибкий и длинноногий, обогнал волосатых соратников шагов на тридцать и оказался на пляже одновременно с бойцами Оша и Хо. Их натиск поначалу ошеломил тиан – пятеро или шестеро пали на землю с разбитыми головами, десяток попытался отступить к лагуне, но там их поджидали воины из группы Оша. Раздался яростный клич, взлетели дубины, сверкнули лезвия топоров, фонтаном ударили алые брызги, и прямо в воде, между берегом и кораблем, завязалась кровавая свалка. Исход ее был предрешен – криби вдвое превосходили пришельцев численностью.
Но большая часть тиан, атакованных Хо, сплотилась вокруг вождя, случайно или намеренно отгородив от Дарта пленницу. Они, вероятно, были опытными воинами: встали кругом, и половина тут же взялась за секиры, а остальные с убийственной силой и меткостью принялись метать дротики. Рев волосатых перешел в жалобный визг, несколько криби рухнули и стали кататься в песке, прижимая лапы к ребрам или распоротым животам, одни нападавшие отхлынули, другие бросились к пришельцам – прямо под удары секир с закругленными лезвиями. Этим своим оружием тиан владели с отменной ловкостью, раскраивая черепа и отрубая конечности.
Еще на бегу Дарт заметил, что их противники – не люди. Криби можно было с гораздо большим основанием счесть представителями хомо сапиенс или хотя бы их далеких предков; они являлись пятипалыми, живородящими, с заметными знаками пола и скелетом, который, если не вдаваться в подробности, весьма походил на человеческий. Тиан выглядели совсем иначе – другая раса, может быть, гуманоидная, но явно нечеловеческая. Их руки и ноги гнулись в самых невероятных местах, лица, безносые и безгубые, казались лишенными мимики, под высоким куполообразным лбом мерцали три щелевидных глаза, а слишком вытянутые челюсти напоминали крокодилью пасть. То, что он принял за кольчуги, было их собственной чешуйчатой кожей; их торс опоясывал широкий ремень, другие ремни, поддерживающие оружие, перекрещивались на груди, и, кроме этого, тиан не носили никаких одеяний.
Дарт врезался в их строй, отбив кинжалом выпад секироносца и поразив шпагой метателя дротиков. Тот упал; под челюстью, где лезвие проткнуло горло, выступила оранжевая кровь, ноги конвульсивно дернулись. Двое тиан с топорами тут же придвинулись к Дарту; сгущавшийся сумрак делал их резкие движения внезапными и слишком опасными. Он отскочил, стремительным взмахом клинка рассек ближайшему воину шею, пригнулся, когда над головой просвистел топор, ударил кинжалом. Лезвие с усилием проткнуло кожу – будто это и не кожа вовсе, а плотный и толстый колет.
Набежали волосатые из группы Вау. Часть ринулась в прореху, проделанную Дартом, часть, во главе с вождем, обошла пришельцев, отрезав их от воды. Кто-то свалился, сраженный дротиком, кто-то взвыл под ударом секиры, но в ближнем бою сила и сучковатые палицы давали криби преимущество. С победным ревом они крушили противникам кости; тиан, отступая шаг за шагом, откатывались к дюнам и умирали с холодными бесстрастными лицами. Яростная схватка кипела на песчаном берегу, под быстро темнеющим сизым небом, и на мгновение Дарта пронзила нелепость вершившегося. Что он делает тут, среди первобытной орды? За что сражается, кого убивает, кого защищает? Потом он вспомнил о пленнице и с удвоенной энергией заработал шпагой.
Чутье бывалого солдата подсказывало ему, что враги еще никогда не сталкивались с подобным оружием. Клинок, способный колоть и рубить, был для них чем-то новым, незнакомым и потому ужасным; секиры и дротики не защищали от серебристой сверкающей полосы, и каждый удар, каждый укол и выпад был смертоносен, как рухнувшая с неба молния. Шаг за шагом пробиваясь к женщине, Дарт зарубил еще четверых, с привычной сноровкой орудуя клинком; он не помнил, когда и в какой стране ему преподали это губительное искусство, но твердо знал, что является мастером, одним из лучших фехтовальщиков Земли. Временами в памяти его мелькали названия приемов и стилей, лица и титулы бойцов, с которыми он скрещивал клинок; он слышал азартные выкрики, видел колыхание перьев на шляпе, противника в окровавленном камзоле, роняющего шпагу. Впрочем, эти воспоминания были смутными, очень смутными.
Дротик предводителя тиан вспорол кожу на его плече. Вождь был выше остальных пришельцев, шире в плечах и, вероятно, старше: его чешуя поблекла, а на голом черепе и лбу отливала серым. С длинной гибкой шеи свешивалось ожерелье из зеленоватых раковин, другие раковины и перышки переливались на искусно инкрустированных ремнях, три темных глаза с угрозой смотрели в лицо Дарту. Он прыгнул вперед, ударил тяжелым башмаком по ноге предводителя и, когда тот покачнулся, пронзил ему кинжалом висок. Кость с хрустом треснула, и труп свалился прямо на пленную женщину.
Волосатые взревели, затем раздался громкий вопль Вау, сигнал к окончанию схватки, и Дарт, выпрямившись, увидел, что никого из пришельцев взять живьем не удалось. Пляж, заваленный мертвыми и ранеными, напоминал скотобойню, на взрытом песке валялось оружие, пестрели багровые и оранжевые пятна, и криби, пробираясь среди тел соратников и врагов, добивали тех и других, тащили трупы к пещерам. Теперь это было всего лишь хак-капа – мясо, предназначенное для вертелов.
Женщина, придавленная телом мертвого вождя, зашевелилась. Дарт наклонился, сдвинул труп, перерезал веревку и помог ей подняться. Сердце его, бившееся в ритме сражения, ударило еще сильней и чаще; образ Констанции на миг промелькнул перед ним, но тут же исчез, будто смытый водопадом золотистых локонов. Глаза у пленницы были серыми и огромными, в веерах удивительно длинных ресниц, губы – яркими, алыми, грудь – высокой, а стан и бедра – тех изящных форм, какие будили воспоминания о вазах и древних беломраморных статуях. Но главное, она была теплой, живой и находилась здесь, рядом, в отличие от Констанции.
«Увижу ли я ее когда-нибудь?..» – мелькнула мысль у Дарта. Без Марианны разделявшие их бездны казались неодолимыми…
Пленница, изумленно приоткрыв рот, смотрела на него. Он поклонился, приложил к сердцу ладонь, затем произнес на фунги, тщательно подбирая слова:
– Не опасайся за свою жизнь. – И, сделав паузу, добавил: – Могу ли я узнать имя благородной госпожи?
Губы женщины шевельнулись, будто она хотела ответить, но тут ее взгляд упал на труп предводителя тиан. Серые глаза полыхнули гневом, ярость исказила прекрасные черты; ударив мертвеца ногой, она сорвала с него ожерелье и хрипло расхохоталась.
– Ты, отродье безмозглой ящерицы! Чтоб тебя пожрал туман Элейхо! Ты не поверил моим снам, которые посылает Предвечный? Ты говорил, что мой язык лжив? Ты поднял плеть на ширу Трехградья? И ты убил Сайана! Чешуйчатая тварь, лысая жаба, безносый ублюдок, не знавший матери! Ты убил его, а мне не поверил, так? А ведь я видела и этот берег, и песчаные горы, и смерть твоих потомков, вылезших из тухлого яйца, и острый шип в твоей башке! Все так и случилось, ибо просветленная шира из Трехградья, избранница Элейхо, всегда пророчит истину!
