- И вообще - ты, девка, трепись поменьше, - равнодушно зевнула левая. - Лучше снимай-ка пока одежду - а то она в зубах застревает…
- Да, у второй жены столько тряпок было… - проворчала средняя. - Я целую седмицу потом из дупла шерсть выковыривал…
- А у меня доселева что-то такое торчит, - пожаловалась правая, ковыряя в зубах длинным когтем. - Никак не достану…
- Да и на вкус она малость солоновата была, - задумчиво припомнила левая. - Огурцов моченых многовато ела.
- А мне так даже больше нравится, - не согласилась правая. - Так вкуснее.
- Вкуснее… - заворчала средняя. - Мы после нее дристали жидко два дня! Задница-то у нас одна на всех!
- Кстати о задницах… - хитро прищурилась левая, наклонившись к Василисе. - Скажи-ка, сладкая, а ты сама на вкус какова будешь?
- Ужасно горькая! - выпалила княгиня. - И кислая! И… и вообще ядовитая!
Чешуйчатые морды переглянулись, явно испытывая нешуточные сомнения.
- А не врешь? - недоверчиво спросила средняя.
- А ты проверь!
Огромные головы вновь переглянулись, а потом сошлись вплотную и зашептались, подозрительно поглядывая на Василису. Змей Горыныч на своем веку сожрал бессчетное число самого разного люду, но самое худшее, что с ним пока что случалось - живот болел. И то лишь оттого, что витязь, неосмотрительно проглоченный целиком, ухитрился прожить в брюхе еще почти полчаса и все это время мстительно тыкал копьем куда придется.
С тех пор Горыныч зарекся проглатывать пищу целиком - всегда тщательно пережевывал.
Но когда головы уже пришли к мнению, что двуногая козявка совершенно очевидно брешет, левая неожиданно вспомнила о случае с другим Великим Змеем, который безвременно скончался оттого, что сожрал подозрительную старуху. Та оказалась чародейкой, и действительно сумела-таки замстить даже после смерти - бедный ящер отравился ведьминским мясом и сдох. А Горыныч на глаза никогда не жаловался, прекрасно видел, что у Василисы шапка-невидимка имеется. Значит, она тоже не просто так боярышня…
- ХУМ-М-М-М… - задумчиво промычал он всеми тремя пастями. - ХМ-ХМ-ХМ-М-М-М…
- А может, рискнем? - предложила правая голова. - Попробуем кусочек? Чуть-чуть, а?
- Вот сам и пробуй, - буркнула средняя. - Заодно проверим - сдохнешь или нет…
- Хоть и прожил двести лет, а умишка нет как нет, - фыркнула левая, обдавая среднюю паром из ноздрей. - Голов-то у нас три, а пузо-то одно! Если сдохнем, так все вместе!
- И то! - сообразила средняя. - Тогда и пробовать не будем!
- Да нет, это я так, предложение высказал… - пошла на попятную правая. - А может, прожарить ее как следует?
- А что, от жарки яд выветривается? - оживилась средняя, с готовностью набирая побольше воздуха за щеки. - Ну шо - ыхыхать?!
- Яд от жарки не выветривается! - торопливо выкрикнула Василиса, уже чувствуя тепло, исходящее из огромных ноздрей. Сейчас средняя голова раскроет пасть… дохнет… и ее окатит потоком бушующего пламени. После такого останется лишь обгорелый остов…
- В самом деле? - подозрительно прищурилась левая голова, обвивая княгиню гибкой шеей. - Точно? Не обманываешь, сладкая?…
Василиса вздрогнула - чешуя исполинского ящера оказалась холодной, как ледышка. Даже странно - в пузе печь огненная, а снаружи прохладный, будто только что из погреба выбрался.
- Ну так проверьте, коли не верите, - уже увереннее предложила она, с удобством облокачиваясь на шею Горыныча. - Рискнете головушками?
Трехглавое чудище утробно заворчало, нерешительно переглядываясь с самим собой. Не то чтобы Горыныч действительно поверил этой нахальной человеческой молодке, но… но что если она все же не врет? Класть головы на плаху ради всего лишь куска сочного мяса?…
Возможно, в конце концов чаяния брюха все же одолели бы голос разума. Но тут во дворе появились шестеро пыхтящих татаровьев-скотников. Впрягшись в рассохшуюся фуру, они везли три ободранные коровьи туши, все еще исходящие паром.
Змей Горыныч мгновенно позабыл о Василисе, выдернул из-под нее хвост (бедная молодица громко ойкнула, шлепнувшись на жесткие булыжники) и ринулся к доставленному завтраку. Земля задрожала от топота исполинского дракона, татаровья съежились в комочек, прячась за фурой. Хотя им-то как раз ничего не грозило - Горыныч еще ни разу не обидел тех, кто доставлял ему мясо.
- БЛАГОДАРСТВУЮ!!! - проревел он, разрывая туши ужасными зубищами. Во все стороны брызнули кровь и мясной сок.
- Угощайся на здоровье, батюшка! - весело крикнул старший скотник, отскакивая назад. - Приятного аппетиту!
Что-что, а уж аппетит у Змея Горыныча был. Да еще какой! Три пасти жадно прожевали мясо, разгрызли кости и даже вылизали камни, запачканные кровью. Раздвоенные языки заплескали по гладкому покрытию, не собираясь оставлять на потребу мухам ни единой капельки.
- Подобру ли пошло, батюшка? - обеспокоенно посмотрел на раздувшееся брюхо ящера татаровьин. - Не доставить ли чего на заедку? Может, гусей стаю? Рыбки? Или мучного чего? Говядинка-то тяжеловата, разбавить надо…
- ПИТЬ ДАВАЙ! - хором взревели головы Горыныча.
Об этом он мог бы и не напоминать - другая фура уже везла громадную бочку. Скотники, пыхтя от натуги, подперли здоровенные колеса тяжелыми булыжниками и скоро отпрыгнули назад. Змей Горыныч подполз поближе, сотрясая землю громовой поступью, осторожно уселся на задние лапы и взял бочку в передние. Орудовал он ими неуклюже, совсем не так ловко, как мог бы человек, но все же вполне справлялся.
Один легонький удар в днище, и вот крышка уже отлетает, обливая чудище чем-то красным, цветом схожим со спелыми вишнями. Змей Горыныч утробно захохотал, опустил гибкие шеи к бочке, чуть наклонил ее и начал жадно хлебать великолепное вино из погребов Кащея. Головы отталкивали друг друга, сражаясь за каждую каплю. Насыщались и пьянели они все вместе, но вкус съеденного и выпитого каждая башка ощущала сама.
И делиться удовольствием им не слишком хотелось.
Напившись как следует, Змей Горыныч слаженно рыгнул всеми головами, испустив три языка пламени. Каменный столб в центре двора покрылся копотью… еще больше. Судя по всему, Горыныч уже не раз обливал его огнем.
- А закусить? - суетился внизу старший скотник. - Хлебцем-то, хлебцем заешь, батюшка!
- Давай сюда… - лениво опустилась правая голова.
Ржаной каравай размером больше тележного колеса был по-братски разделен между пастями и неторопливо прожеван, пока последняя крошка не исчезла в ненасытном брюхе. Впрочем, не такое уж ненасытное - после столь обильного завтрака Змей Горыныч выглядел довольным и вполне насытившимся.
Трехглавый зверь неспешно отполз в дальний конец двора, переваливаясь с боку на бок, как старая утка. Головы сыто икали, выплевывая пузырьки огненного воздуха, источающие винный аромат.
