Одно орудие Яромир протянул Ивану, за второе взялся сам. Княжич с оборотнем копали споро, торопились - солнце почти закатилось, вместо него из-за деревьев неспешно выползала полная луна.
- А что… Яромир… - пропыхтел Иван, отбрасывая комья земли, - правду ль бают… уф-ф-ф… что вы, оборотни… при полной луне… уф-фф…
- Что в волков оборачиваемся и людей жрем? - с полуслова догадался Яромир.
- Ага…
- Как обычно - где-то правда, где-то кривда, - пожал плечами Яромир, деловито окапывая попавшийся камень. - Если оборотень перевоплощается по своей воле - то когда захочет и на любое время. А вот если оборотень подневольный, проклятый кем-то или заколдованный - то тут уже обычно на какой-нибудь срок. Бывает, что каждую ночь оборачиваешься, бывает - по третьим числам, бывает - вообще всего раз в год, на Волчьи Праздники. А бывает - и в полнолуние. Но это не так часто, чаще всего все-таки каждую ночь. А если оборотень не волколак, а другой какой - так и еще как-нибудь может быть. Бывает так, что оборотень в момент смерти обернется зверем - и все уже, с концами. Обратно в человека больше никак невозможно, человечья личина умерла, только звериная осталась. Так-то вот…
- Ага… ага… ага… ага… - мерно поддакивал Иван, глядя куда-то сквозь Яромира. Глаза у него при этом были глупые-преглупые, пустые-препустые.
- Бывает, какой-нибудь колдун обидится на что-нибудь - скажем, на свадьбу не позвали - да и превратит сразу кучу народа в волков. И если не расколдовать - так и проходят всю жизнь оборотнями, - невозмутимо продолжал Яромир. - А еще бывает, что рождается у князя Берендея редкостный дурак по имени Иван, и вырастает в дубину стоеросовую - силища бычья, умишко телячий…
- Ага… ага… чего-о?! - опомнился Иван. - Над княжеским сыном потешаться, да?!
- Эхе-хе, Иван… - насмешливо прищурился Серый Волк. - Сказки всякие мы, значит, слушать любим, а вот если полезное что - так мимо ушей?… Зря ты это. Чему-нибудь поучиться - оно всегда нелишнее…
- Неспособный я к учению… - покраснел княжич, стыдливо сморкаясь в рукав. - Голова от думанья болеть начинает… Пущай лучше поповичи над берестой глаза портят, а я читать-писать худо-бедно умею, счету мерекаю… до двух дюжин… ну и чего еще надобно? Я вон зато с оружьем любым ловок - сызмальства у дядьки Самсона в учении ходил!
- Без этого тоже никуда, - не стал спорить оборотень, кладя заступ. - Эх, а луна-то сегодня какая большая… Знаешь, отчего мы, волки, всегда на нее воем?
- Не-а, - мотнул головой Иван.
- Рассказать?
- А это сказка будет или опять поучение?
- Сказка, сказка… - усмехнулся Яромир. - Хотя в каждой сказке толика правды есть…
- Тогда расскажи!
- Слушай. Давным-давно верховным вожаком у всех волков был матерый рыжий волчище - Чубарс. Нахален он был без меры, бесчинства всякие творил, волки под его началом зверье резали нещадно, даже людей губили целыми весями. Дошло до того, что и самим богам волки подчиняться перестали - провозгласил Чубарс, что его родовичи должны стать царями природы. Пожаловался лесной бог Святобор на бунтаря, и отправил тогда отец Сварог на землю лунного бога Хорса. Оборотился тот Белым Волком, спустился к волкам и поверг Чубарса волшебным жезлом - отправил его на луну, в вечное изгнание. А вместо него верховным вожаком стал Путята - серый волк. Вот с тех самых пор рыжих волков на Руси не водится - только серые, как я. А на луне и понынче тоскливо воет изгнанный Чубарс, и мы, волки земные, ему отвечаем… - вздохнул Яромир, печально глядя на полную луну. - Ну ладно, хватит, глубоко уже накопали. Давай шапку.
Иван с готовностью оставил землеройное дело в покое и притащил с мельницы горлатную шапку Фомы Мешка. Яромир смерил ее деловитым взглядом, взвесил на руке, примерился и прорезал в тулье аккуратную дырку. Заветный нож, подаренный Волхом Всеславичем, чиркнул два раза, и наземь упал ровнехонький парчовый кружок, украшенный жемчужной нитью.
Любит боярин Фома дорогое платье - коли мог бы, так целиком в золото укутался.
Оборотень с княжичем старательно укрепили продырявленную шапку поверх ямы, разложили по краям жердей, привязали к ним веревок, да присыпали все сверху землей. В конце концов выглядеть все стало так, будто шапка лежит просто на земле, а никакой ямины под ней в помине нет.
- Теперь ждем, - объявил Яромир. - Пошли.
Волколак скрылся на мельнице, а вот Иван задержался - заприметил у берега гребень. Видно, девка какая-то потеряла, когда купалась. Белый гребешок, красивый, из рыбьей кости выточен. Только мокрый весь - так вода и каплет.
- Ау, кто потерял?… - негромко окликнул княжич, подбирая находку.
Никто не отозвался.
- Мой тогда будет! - заявил Иван, озираясь по сторонам. - Ладно?…
По-прежнему никто не отозвался.
- Молчание - знак согласия! - довольно ухмыльнулся княжич, возвращаясь на мельницу. - Ульянке подарю…
Оборотень при его появлении даже не шевельнулся. Он устроился на приступочке, скрестив ноги и прикрыв глаза, да еще что-то бормоча себе под нос. Перед собой Серый Волк зачем-то разложил целую кипу полыни, тщательно перебирая и ощупывая каждый листочек.
Время постепенно близилось к полуночи. Иван с Яромиром сидели молча в темноте и ждали, когда что-нибудь произойдет… и что-то постепенно происходило.
Снаружи все громче слышались восхитительные песни. Красивые, мелодичные… но если прислушаться, можно было различить вплетающийся сорочий стрекот.
- Русалки… - тихо промолвил Яромир. - Наружу вылезти не вздумай, жди…
- Чего? - прошептал Иван.
- Когда луна сядет. Тогда и… а это еще что?!
Дверь, кое-как приделанная веревочками, приоткрывалась. Медленно, натужно, со скрипом… и в щели показались тоненькие девичьи пальцы. Бледные, хрупкие, почти прозрачные. А за ними и руки - тянутся… тянутся… и конца им не видно! Ни локтей, ни плеч - точно змеи белые ползут по полу!
- Это чего? - выпучил глаза Иван, обнажая Самосек.
Оборотень наморщил лоб, замялся, а потом резко вскочил на ноги и досадливо воскликнул:
- Шутовка!
А руки-то все длинней и длинней - на целую сажень вытянулись, и дальше тянутся! Ползут по полу, все ближе подбираются - не к Яромиру, к Ивану.
Княжич отступал все дальше, пока не уперся в стену - но бледные девичьи пальцы уже почти касались его ступней, цеплялись за голенища. Вот-вот за ноги схватят, потащат!
Секунду-другую Иван крепился, но хватило его ненадолго. Он дико заорал, замахнулся кладенцом и от души ударил. Кисти упали обрубленными, из-за двери послышался озлобленный дикий вой, обрубки со свистом отдернулись назад и исчезли.
В тот же миг дверь распахнулась, едва не свалившись с петель. Снаружи стояла рослая страшенная бабища - вусмерть бледная, мокрая насквозь, волосы длинные, всклокоченные, глаза выпученные, на губах гной запекшийся. Руки-обрубки вперед тянет, кровь с них каплет, пузырится.
