– Разве ты не хочешь, чтобы я вырос? – спросил Эмилиан, когда Габриэла попыталась ограничить его растущий аппетит. – Разве ты не хочешь, чтобы я стал сильным и начал заботиться о тебе?
– А каким ты станешь, когда вырастешь?
– Не знаю, – Эмилиан потянулся к ее груди, но Габриэла остановила его.
– Расскажи мне, каким ты себя представляешь?
– Можно я сначала поем?
– Нет. Сначала рассказ.
– Я снова тебя чем-то обидел?
– Нет.
– Тогда почему ты не хочешь меня кормить? Я думал, ты говорила, что тебе это нравится.
– Нравится, но сейчас я хочу услышать, каким ты планируешь стать, когда вырастешь?
– Как ты.
– Ты не можешь стать, как я.
– Почему?
– Потому что ты питаешься кровью, а я нет. Тебе нужно учитывать это.
– Хорошо. Тогда я стану, как Гэврил.
– Мне не нравится Гэврил.
– Потому что он питается кровью?
– Потому что он убивает людей.
– Значит, я не буду убивать людей.
– Как же тогда ты будешь питаться?
– У меня есть ты.
– Боюсь, я не смогу всю жизнь кормить тебя.
– Почему?
– Потому что ты становишься больше. Твой голод становится сильнее. Когда-нибудь во мне не останется сил, чтобы накормить тебя.
– Тогда я научу тебя тоже пить кровь. Это сделает тебя снова сильной.
– Как Гэврил научил Надин?
– Да.
– А если я не захочу? – Габриэла увидела сомнения на лице ребенка, улыбнулась. – Послушай, Эмилиан. Я совершенно не хочу, чтобы ты решил, будто я чувствую неприязнь к тебе, но мне нужно, чтобы ты подумал о том, чтобы попытаться немного измениться. Не стать, как я. И не стать, как Гэврил. Стать собой. Выбрать другой путь. Понимаешь?
– Нет.
– Я тоже пока не очень понимаю, но если ты сможешь рассказать мне все, что помнишь о своем виде, о том, какой ты, то мы сможем придумать что-нибудь вместе. Ты и я.
– Мне нравится, что мы будем делать это вместе.
– Хорошо, – Габриэла попросила Эмилиана сесть рядом. – Теперь скажи, как думаешь, откуда вы появились? Откуда пришли? – Мальчик хмурился несколько минут, затем качнул головой. – Но ты ведь помнишь часть жизни Гэврила?
– Возможно.
– Значит, сможешь вспомнить, откуда он пришел.
– Там темно и тихо.
– Хорошо.
– Там ничего нет. Только пустота, – Эмилиан зажмурился, словно перенесся в этот далекий мир.
– Ты можешь сказать мне, где находится это место? – попросила Габриэла.
– Везде. Повсюду. Вокруг нас, внутри нас.
– Что это значит?
– Я не знаю, – на лбу Эмилиана выступили крупные капли пота. – Если честно, то мне кажется, что в том мире ничего нет. Никого нет. Словно это начало жизни.
– Твоей жизни?
– Нашей. Всего мира.
– Ты думаешь, что твой вид такой древний?
– Я не знаю, – Эмилиан нахмурился, пытаясь заглянуть слишком далеко в прошлое, слишком глубоко в самого себя. – Если честно, то мне проще читать твои мысли, чем пытаться понять, кто я.
– Ты можешь читать мои мысли?
– Иногда.
– И что ты там видишь?
– Жизнь.
– Тебе это нравится?
– Это лучше, чем пустота.
– Хорошо.
– Но я не думаю, что смогу стать таким, как ты. Мы очень разные.
– Потому что тебе нужна моя кровь?
– Потому что мой вид одинок.
– Значит, ты боишься одиночества?
– Я боюсь, что вырасту, и ты уйдешь к шерифу.
– Мне не нравится шериф.
– Значит, ты найдешь другого мужчину, который тебе нравится. Для тебя это важно. Я вижу это.
– Ты тоже сможешь найти себе кого-нибудь, когда вырастешь.
– У меня есть ты.
– Я твой родитель. Ты видишь в моих мыслях моих родителей?
– Да.
– Разве они бросили меня, когда я выросла?
– Вы отдалились.
– Но в моей жизни появились другие люди. Я подружилась с другими, полюбила других.
– Ты хочешь, чтобы я тоже нашел себе кого-нибудь, когда вырасту.
– Что в этом плохого?
– Не знаю. Думаю, что ничего. Но… мне нравишься ты. Мне хорошо с тобой.
– Мне тоже было хорошо с моими родителями, но когда я выросла, мне стало хорошо с другими людьми.
– С мужчинами, как шериф?
– Да.
– Мне тоже нужно будет искать мужчин?
– Ты мальчик. Тебе нужно будет искать девочек.
– Как ты?
– Как я.
– Чтобы они кормили меня?
– Не только.
– Чтобы заботиться о них, как я забочусь о тебе?
– Не только, – Габриэла улыбнулась, увидев сомнения и растерянность на детском лице, взъерошила Эмилиану волосы и пообещала, что они вернутся к этому разговору, когда он подрастет.
– Значит, я могу теперь поесть? – доверчиво заулыбался мальчик.
Габриэла кивнула и закрыла глаза. Она отключилась раньше, чем Эмилиан утолил голод. Тело ее обмякло. Мальчик уложил ее на спину. Зубы-иглы выскользнули из мягкой плоти. Струйка крови скатилась по груди. Расстегнутая кофта Габриэлы была синего цвета, и бурое пятно почти не выделялось на этом темном фоне. Небольшие соски набухли и стали твердыми. Дыхание Габриэлы было ровным и глубоким. Связь Эмилиана с ее мыслями прервалась, но он все еще мог изучать то, что видел прежде. Голод и интерес смешались. Он прокусил ей грудь, обхватил рану губами, стараясь делать это так, как делали мужчины, которых он видел в воспоминаниях приемной матери. Ей нравились эти прикосновения. Мужчинам нравились эти прикосновения. Но их зубы не разрывали эту мягкую плоть. Они не пили ее кровь. Эмилиан смутился, отпрянул назад.
Его зубы-иглы стали просто зубами. Вытянувшаяся челюсть – обыкновенной челюстью. Но голод усилился. Кровь струилась из новой раны. Эмилиан припал губами к этой ране, но крови было мало. Он только сильнее разжег аппетит, голод. Вместе с голодом появились неудовлетворенность и злость. Клыки. Ему нужны клыки. Но клыков не было. Эмилиан жадно высасывал из раны остатки крови. Порыв ветра ворвался в окно. Зажженные свечи задрожали. Несколько из них потухли. Тени на стенах ожили. Эмилиан замер. На мгновение ему показалось, что он слышит шепот, который зовет его. Он обернулся. Тени на стенах не двигались. Темные, густые. Неужели Гэврил нашел его? Или кто-то другой, кому принадлежало это пастбище. Эмилиан почувствовал страх. Нет, он еще не готов к этой встрече. Он еще слишком молод, слишком слаб. Ему нужно питаться. Много и спешно.
