– Я быстро расту.
– Нравится представлять себя особенным?
– Я не хочу быть особенным.
– А ведешь себя так, словно хочешь, – Дарла предложила ему сигарету.
– Не думаю, что мне это понравится.
– С первого раза нет, но потом, когда привыкнешь…
– Может быть, в другой раз.
– Ладно, – Дарла отошла назад, окинула его внимательным взглядом, словно желая заново оценить. – В больших городах все такие, как ты?
– Нет.
– Понятно, – Дарла услышала голос отца, поморщилась. Затем раздался повышенный голос матери. – Они всегда ругаются, когда остаются наедине дольше пары минут.
– Ты можешь не слушать.
– Иногда мне кажется, что их ссоры можно услышать на другом конце города.
– Притворись, что их нет. Мне иногда это помогает не слышать мысли людей.
– Мысли? – на лице Дарлы появилась снисходительная улыбка. – Ты что, действительно веришь в эту чушь?
– Этой чуши плевать, верю я в нее или нет. Она просто есть.
– Ты точно странный, – Дарла бросила сигарету, вмяла ее ногой в сухую землю.
– Сейчас тебе неловко и ты хочешь уйти.
– Что?
– И нет, я к тебе не клеюсь.
– Как ты это делаешь, черт возьми? – теперь улыбка на лице Дарлы стала веселой, почти беспечной. Она заглянула Эмилиану в глаза. – Фокус в моих жестах, да? Я слышала, есть книги, которые учат читать мысли людей по жестам и мимике. Я угадала?
– Я не читал этих книг.
– Врешь ты все, – Дарла улыбнулась шире. Эмилиан пожал плечами. – Хотя это, если честно, немного забавно.
– Читать мысли?
– Называй, как хочешь, Гудини.
– Кто такой Гудини?
– Какой-то старый фокусник. Кажется, он мог освободиться из любых пут, но…
– Твой отец называл тебя так всегда, когда ты жульничала или пыталась обманывать его?
– Верно, – Дарла прищурилась. – А как называла меня моя мать, сможешь узнать?
– Может быть… – Эмилиан попытался отправиться мыслями в дом, к родителям Дарлы. Но подслушивать чужие мысли намеренно оказалось сложнее, чем случайно.
– Я так и знала, что ты шарлатан! – Дарла весело рассмеялась. Эмилиан покраснел. Его лицо стало цвета алого неба. – Ладно. Не обижайся, – Дарла тронула его за плечо. – Расскажи лучше о большом городе.
– Что рассказать?
– Ну, не знаю… Начни с того, кем работала твоя мать.
– Она не работала, когда я родился.
– А до того?
– Кажется, генетиком.
– Ого!
– Ей не нравилась эта работа. Вернее, не нравились последствия.
– Почему?
– Потому что люди выкинули мою мать и ее коллег на свалку жизни.
– Это она так говорит?
– Да.
– Видишь, я тоже умею читать мысли, – Дарла подмигнула, снова коснулась его плеча. – Как долго твой отец не живет с вами?
– Он никогда не жил с нами.
– Теперь понятно, почему ты такой странный.
– Возможно, – согласился Эмилиан, снова заглянув в мысли Дарлы.
– Что возможно? – спросила она.
– Возможно, Габриэла повлияла на меня.
– Обязана повлиять. Она ведь твоя мать.
– Но мы с ней очень разные.
– Это хорошо.
– Почему?
– Не люблю ученых, – Дарла прищурилась. – Ты ведь не изучаешь генетику?
– Нет.
– Вот, поэтому и хорошо, – и снова Дарла тронула его за плечо, спросила про старые фильмы.
– Я никогда не видел старые фильмы.
– В них есть магия.
– Сомневаюсь.
– Зря! – глаза Дарлы вспыхнули. – Кинотеатр у нас в городе давно закрылся, но отец установил в гараже старый проектор…
Она схватила Эмилиана за руку и почти силой потащила за собой. Ее мысли стали беспокойными, словно стая напуганных птиц. Дарла говорила о забытых актерах, о том, что современный кинематограф становится мертвым и бесчувственным.
– Почти как отношения моих родителей! – она рассмеялась, показывая, что это шутка, но где-то в ее мыслях была уверенность в том, что это давно стало действительностью. Эмилиан видел это за чередой других, не интересных ему мыслей новой знакомой.
– Ты тоже странная, – признался он, когда Дарла включила старый проектор.
В большом гараже, где могли поместиться несколько машин, пахло пылью. Было темно. Алый закат почти не пробивался сквозь плотные шторы и закрытые ворота, на которых висела белая простыня, а на ее поверхности смеялись и жили киногерои прошлого века, которых давно уже не было в живых. Дарла отмечала их игру, отмечала сценарии. Она стала вдруг очень серьезной, сосредоточенной. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять, что эти фильмы для нее очень важны. Поэтому Эмилиан предпочитал молчать, лишь изредка отвечая на вопросы Дарлы и высказывая уклончивое мнение.
Он не знал, сколько прошло времени, но когда их прервал шериф, от алого заката остались остывающие угли. Шериф устало улыбался и говорил дочери, что Эмилиану пора возвращаться к матери. В его мыслях были опустошающий покой, усталость и удовлетворенность. Горящая сигарета, зажатая в зубах, дрожала.
– А где мама? – спросила Дарла. – Надеюсь, ты не убил ее?
– Хватит шутить, – сухо отрезал шериф, но злости в голосе не было.
– Но вы так всегда ругаетесь… – Дарла бросила на Эмилиана короткий взгляд и устало покачала головой.
– У них был секс, – шепнул ей на ухо Эмилиан.
– Что?! – Дарла растерянно выпучила глаза. Эмилиан пожал плечами. – Плохая шутка, – скривилась Дарла.
– Это не шутка.
– Вы о чем? – спросил шериф. Дарла и Эмилиан переглянулись.
– О фильмах, – сказали они в один голос.
– Ах, о фильмах… – шериф улыбнулся и начал вспоминать, как подростком ходил в местный кинотеатр.
Дарла проводила отца и нового друга до дороги, вернулась в гараж, хотела досмотреть фильм, но мысли были далеки от кинематографа.
– Что значит, у них был секс, черт возьми? – проворчала она, вспоминая последние слова Эмилиана. – Чертов фокусник!
Она выкурила сигарету, подсознательно надеясь, что мать сейчас войдет в гараж и закатит ей очередной скандал по поводу курения. Но мать не вошла. Она была в доме. Дарла слышала шум включенного душа.
– Да нет, – сказала себе Дарла, представляя мать и отца. – Не может быть!
