– Мир, который я знал, изменился.
– Тогда давай изучим его снова, вместе. Ты видел современный балет? Слышал современную музыку? – спрашивала Рада, а затем часами рассказывала о том, что читала. Рассказывала так, словно действительно была там.
– У тебя очень хорошее воображение, – хвалил ее Клодиу, но необходимость отъезда из монастыря была уже почти неизбежна. Клодиу знал, что если он откажется поехать с Радой, то она сделает это одна. А потерять еще одного друга он не мог.
Прощание с Болгарией вышло совсем не таким, как планировал Клодиу. Даже его заверение Раде, что когда-нибудь они снова вернутся сюда, оказалось смазанным и скорее комичным, чем трогательным и волнующим.
Первым городом, в котором они остановились, была Вена. Опера Моцарта «Дон Жуан», которую посмотрела Рада в местном государственном оперном театре, произвела на нее такое впечатление, что она говорила об этом больше месяца, посещая представление снова и снова, пока не выучила его наизусть.
– А ты знал, что турки так и не смогли завоевать этот город? – спрашивала она Клодиу. – Турок было почти в двадцать раз больше, но их не только остановили, но и нанесли им поражение. – Потом она мрачнела и вспоминала свою собственную страну, которая только сейчас начала сбрасывать со своих плеч османское влияние.
Также волновали Раду и трамваи, гремевшие на улицах Вены. Не менее волнительным оказался для нее и дом Хундертвассера, крыша которого была покрыта почвой, и там росли кустарники. Так же растительность встречалась и во внутренних комнатах. Окна фасада были разных размеров и форм. Орнамент был выполнен из глазурованных плиток. Казалось, что в доме нет ни одной прямой линии. Именно там Рада уговорила Клодиу приобрести квартиру.
Много времени Рада провела в Музее художественной истории, построенном в зимней резиденции австрийских Габсбургов. Здание было новым, и Раде казалось, что она чувствует запах краски и слышит голоса архитекторов, которые недовольны рабочими. Рада поднималась по парадной лестнице, готовая поверить, что эта лестница ведет в рай. Своды были высокими, расписанными талантливыми художниками. Каменные фигуры львов охраняли вход. Когда Рада поднималась по лестнице, она всегда подолгу стояла перед этими львами.
Внутри было просторно. Колонны поддерживали огромный свод. В свой первый визит туда у нее закружилась голова. Вначале архитектура этого комплекса захватывала ее больше, чем картинная галерея. Но потом она увидела картину Рубенса «Четыре великие реки древности», которая захватывала дух Рады и прежде, когда она видела ее в репродукции. Но сейчас, стоя перед оригиналом, она чувствовала, как замирает время. Казалось, что она может вечно стоять и смотреть на это полотно. В какой-то момент ей начало казаться, что если долго смотреть на детали, то можно увидеть, как Рубенс создавал свой шедевр, услышать его дыхание.
Нечто подобное Рада испытала и когда увидела картину Бартоломеуса Спрангера «Геракл в плену у Омфалы». Ночью ей приснилась эта греческая легенда, только на этот раз лидийской царицей была сама Рада. И это именно ей был продан в рабство Геракл. Она очаровала его, и он исполнял любую ее прихоть. Рада видела детей, которых родила от Геракла… Потом наступило утро. Она рассказала о своем сне Клодиу и обиделась, услышав его смех. В этот же день она заказала себе книгу с репродукциями работ Спрангера. «Закат солнца» так захватил ее, что она уговорила Клодиу отправиться в Лондон, чтобы посмотреть коллекцию Ричарда Уоллеса, где, как ей сказали, находилась оригинальная картина «Закат солнца».
– Мне больше нравится балет, – признался Клодиу, однако от поездки не отказался.
Квартал Мэрилебон ждал их, но еще их ждал внезапный приступ голода, который едва не свел Клодиу с ума. Визит в Хэртворт-Хаус пришлось отложить. Своего первого мужчину в Англии, которому суждено было стать пищей для Клодиу, Рада встретила на Трафальгальской площади, недалеко от колонны Нельсона. Он оказался русским эмигрантом и так плохо говорил по-английски, что Рада едва не убила его сама в приступе раздражения, пока кэб вез их в гостиницу. Вторая жертва попалась на крючок в лондонской национальной галерее. И снова это был эмигрант из России.
– Господи, здесь есть хоть один настоящий англичанин? – спросила его Рада. Он не понял иронии. Позже Клодиу забрал его жизнь, смакуя трапезу добрую половину ночи.
Третьей жертвой стал еврей по имени Ехил. Потом пошли англичане: врач с Харли-стрит, разбогатевший бедняк из Португальской области, разорившийся меценат с Бейкер-стрит. У башни святого Стефана Рада встретила турка по имени Атмаджа и так настойчиво предлагала ему отправиться с ней в гостиницу, что турок испугался и позвал полисмена, решив, что Рада проститутка. Полисмена звали Раймонд Аллен и, чтобы избежать ареста, Рада убедила его отправиться в гостиницу и удостовериться, что она порядочная женщина. По дороге они разговорились, и узнав о семье Аллена и детях, Рада решила, что не станет забирать его жизнь. Она ударила его на глазах десятков людей. Прохожие зашептались. Кровь Клодиу удесятеряла силы Рады, и она, не учтя это, послала Аллена в глубокий нокаут. Вместо полисмена она привела Клодиу модельера с Сэвил-Роу.
Бродя по Риджен-стрит, желая выйти на берег Темзы, Рада попала в квартал Сохо. Вонь сточных вод вызывала тошноту, а продающие себя женщины – отвращение. Хозяин булочной, возле которой она остановилась, вышел на улицу и предложил ей комнату, в которую она сможет приводить клиентов за половину от заработанных ей денег.
– Ты ведь новенькая, верно? – спросил он, разглядывая ее, словно товар. – Еще совсем юная… – Он улыбнулся, показывая гнилые зубы, и спросил, сколько Рада хочет за свое тело.
– За мое тело? – Рада сдержалась, чтобы не вырвать ему сердце, затем записала адрес гостиницы и сказала, что сегодня вечером будет ждать его. Торговец не пришел.
На Тауэр Бридж, в пешеходной галерее, соединяющей башни, чтобы пешеходы могли перебраться через мост, когда его крылья разведены, Рада встретила писателя по имени Уильям, который бормотал что-то на французском о глупости жизни, жаловался на женщин и собирался покончить с собой.
– Не стоит, – сказала ему Рада на французском. – Даже если тебе не нравятся женщины, это не повод, чтобы умереть. Тем более ты писатель. Я ведь правильно поняла, что ты писатель?
– Да, – растерянно сказал Уильям.
На вид ему было немного за двадцать, может быть ближе к тридцати. Высокий лоб, безвольный подбородок, хмурые брови, мрачные глаза и разочарованно опущенные уголки рта. Сначала Рада думала о том, чтобы отвести его к Клодиу – не пропадать же этому молодому телу зря, но потом, разговорившись, поняла, что ей симпатичен этот выросший во Франции британец. Он рассказывал о том, как лишился родителей, как вырос у родственников в графстве Кент. Рассказывал о своем первом произведении – биографии композитора Джакомо Мейербера, рукопись которой он сжег после того, как издательство отвергло ее.
– Я слышала, что он брал уроки у Антонио Сальери, – сказала Рада.
– Ты разбираешься в музыке? – удивился Уильям.
