Мэтт обхватил ее за талию и шепнул:
— Спокойно. Может быть, это просто граффити, просто рисунок на стене.
Она перевела дух и нервно хихикнула.
— Ну конечно. Стоим здесь, как два идиота, и беседуем с картиной. Ну и напугала же она меня, скажу тебе.
— Это как тот скелет при входе в туннель. Помнишь?
— Ты прав. И теперь, когда мы знаем, что на стене прямо перед нами изображена женская фигура, давай сделаем глубокий вдох и попробуем еще раз.
— Я готов.
— Закрывай глаза. Снимаю.
Держа камеру в вытянутой правой руке, она прикрыла глаза левой.
— Три, два, пуск!
Как и раньше, вспышка проникла сквозь веки, потом наступила темнота.
— Так, посмотрим, что у нас тут.
Нажав кнопку просмотра, Сенека закричала и выронила камеру: на экран крупным планом появилось лицо женщины.
— Черт! — сказал Мэтт. — Она стоит прямо перед нами.
НАДПИСЬ НА СТЕНЕ
2012, Париж
— Вы здесь? — Сенека протянула руку, желая коснуться женщины, которая появилась на фотографии. Голос ее дрожал и звучал странно-пискляво, как несмазанная дверь. Кровь грохотала в висках. — Скажите же что-нибудь!
— Помогите нам выбраться отсюда, — сказал Мэтт. — Мы заблудились.
«И у него голос не лучше моего», — подумала Сенека. Он по-прежнему обнимал ее за талию, и ей вспомнилось, как покойно ей было в объятиях Дэна. Воспоминание пришло и тут же ушло — ввиду серьезности момента.
— Пожалуйста, поговорите с нами, — сказал Мэтт.
Кромешная тьма ничего не ответила. Добрые полминуты они молчали, в вечной ночи катакомб слышалось только лишь их взволнованное дыхание.
— С тобой все в порядке? — прошептал Мэтт.
— Не вполне. То есть я абсолютно не в себе.
Он обнял ее крепче, и она мысленно поблагодарила его за поддержку, духовную и физическую.
— Давай поищем твою камеру.
— Отпусти. — Она наклонилась, коснулась пальцами влажного песка под ногами, молясь, чтобы камера не испортилась от удара о землю. У себя под ногами она ее не обнаружила и, вытянув руку, пошарила перед собой. Ничего.
Мэтт опустился на четвереньки рядом с ней и через несколько секунд сказал:
— Нашел.
Они встали. Он взял ее за руку и осторожно вложил камеру в ладонь.
Сенека стерла грязь с металлической поверхности и нажала кнопку «включить». Ничего не произошло. «Может, она и была включена, — подумала она, — а я ее, наоборот, отключила». Она еще раз нажала кнопку, но результат был тот же.
— Кажется, у нас проблемы. Камера не включается.
— Может быть, контакты отошли от удара? — предположил он. — Но, вообще-то, эти мыльницы крепкие. Попробуй еще раз.
Она попробовала. Безуспешно.
— Может быть, вынуть блок питания и карту памяти и поставить заново?
— Хорошая мысль. Если только мне удастся вспомнить, как открыть это отделение. Это не так просто, даже когда видишь что делаешь.
Сенека занялась крышечкой, что закрывала гнезда для батарейки и карты памяти, и через несколько секунд у нее все получилось.
— Ну, посмотрим, — сказала она, нажимая на кнопку включения. И облегченно вздохнула: экранчик засветился голубым. На нем появилась самая первая фотография стены.
— Нам везет, — сказал Мэтт. — Теперь найди фотографию женщины, я хочу взглянуть на нее поближе.
— А я, сказать тебе честно, совсем не хочу больше видеть ее лицо.
Сенека нажала кнопку «вперед», но ничего не произошло. На экранчике осталась фотография стены.
— А где женщина с простертыми руками?
— Попробую полистать в другом направлении. — Она нажала кнопку «назад». — Похоже, на карте сохранилась только одна фотография — вот эта, первая. Две фотографии женщины исчезли.
— Ну, я же знаю, что мы это не придумали. Фотографии здесь были.
— Согласна, но сейчас их нет. Не знаю, что и сказать.
— Давай попробуем еще. На сей раз не роняя камеры.
— Я ненарочно. Когда мне показалось, что она стоит прямо передо мной, меня охватила паника.
— Я понимаю. Давай сделаем еще одну фотографию, чтобы просто знать, куда идти.
— Ладно.
Оба они были на грани нервного срыва. Все-таки затеряться в лабиринтах парижских катакомб — это не совсем то, с чем они сталкиваются каждый день. Сенека переключила камеру в режим съемки.
— Готов?
— Да, — ответил он. — Но теперь я не буду закрывать глаза, пусть даже ослепну. Я должен сам видеть, что там прямо перед нами.
Она вытянула руку с камерой и закрыла глаза.
— Три, два, пуск.
Вспышка.
— Черт! — сказал Мэтт.
— Что такое? — спросила Сенека в кромешной темноте.
— Глазам очень больно.
— Ты что-нибудь увидел?
— Рождение суперновой. Теперь я знаю, что это такое — стоять в десяти футах от Солнца.
— А граффити?
— Не уверен. Знаешь, что это могло быть? Может быть, ты случайно в темноте нажала на «зум» и увеличила уже имевшееся изображение. Вот ее лицо и заполнило весь кадр.
Сенеке стало стыдно: у нее едва не случилось припадка паники от взгляда на рисунок на стене. И крупный план лица вполне мог оказаться ее рук делом.
— Ты прав. Наверняка я случайно нажала на «зум». Прости.
— Давай посмотрим, что там на этот раз.
Она переключила на просмотр, и экранчик засветился. Женщины уже не было, ни нарисованной, ни живой. Перед ними была только лишь стена — и она тянулась футов на двадцать.
— Ты уверена, что снимала то же направление?
— Уверена, насколько это вообще возможно. Если ты думаешь, что у тебя получится лучше, то возьми камеру.
— Я же не критикую, а просто спрашиваю.
— Прости, — сказала Сенека. — Это место определенно меня достало.
— Можно мне еще раз взглянуть на последнее фото? — спросил Мэтт.
Она протянула камеру со светящимся дисплеем на звук его голоса.
— Определенно, на стене граффити. Видишь надпись?
Поднеся камеру почти к самым глазам, она сказала:
— Да, теперь вижу.
— А прочитать можешь?
— Нет, но в инструкции сказано, что картинку можно увеличить. Сейчас попробую.
Она понажимала кнопки и достигла успеха. Изображение изменилось — надпись словно бы приблизилась, стала крупнее и четче.
