– Да уж, конечно, не заставлю, – прогудел вдруг низкий и зычный бас. В тёмном проёме входа появилась высокая фигура, закутанная в серый с чёрными языками, словно у пламени, плащ. Мастер был широкоплеч, но лицо – худощавое, щёки впалы, глаза прячутся под сросшимися на переносице кустистыми бровями. На шее золотая цепь с фигуркой взмывающего сокола.
– Великий О́дин, друг Познавшего Тьму, великого Хедина. – Жрец низко склонился, коснувшись пальцами земли. Несмотря на годы, он сохранил похвальную гибкость. – Великая честь и великая же радость для нас! Ты, спутник великого…
– Не стоит, мастер Хенсби. Ты должен знать, Старый Хрофт никогда не привечал славословящих. Быть может, ты покажешь мне с моей спутницей вверенный тебе храм?
– О, разумеется, конечно! Всё для друга и спутника великого Хедина! Для нас такая че… прошу прощения, великий. Смиренно прошу о снисхождении к невоздержанному языку моему…
– Веди в храм, мастер, – Отец Дружин слегка рыкнул.
За тёмной аркой оказался довольно обширный зал, полутёмный, со множеством сейчас притушенных светилен – альвийских многоцветных кристаллов – по стенам. Здесь стояли столы и лавки, какие-то бочки и бочонки, здесь булькали ковши, что-то наливая в простые чаши и рога, хрустели орехи на белых зубах у детворы, и несколько молодых жрецов в чёрно-серых плащах неслышно прохаживались вдоль столов, полушёпотом заговаривая с собравшимися там прихожанами – людьми, гномами, половинчиками, среди которых затесалось даже трое орков с тщательно смазанными жиром чубами на бритых головах. В уголке, где свет был поярче, средних лет жрец втолковывал азбуку двум девчушками и двум мальчуганам лет семи.
Это никак не походило на храм. Скорее – на какой-то странноприимный дом.
– Великий Хедин всегда был близок к людям, – голосом опытного царедворца прошелестел на ухо Старому Хрофту мастер Хенсби. – Мы стараемся помогать в их каждодневных трудах и заботах.
– Потому что так завещал великий Хедин? – Кажется, это получилось у Отца Дружин несколько резче, чем ему бы самому хотелось.
– Нет конечно же! – с неподдельной искренностью возмутился мастер. – Потому что это правильно. Правильно само по себе, не потому, что так сказал великий Хедин. Он не навязывает нам чуждые порядки, он просто берёт всё лучшее, что уже есть, – и от него произрастает новое, не пожирая жадно старое, подобно тому, как у иных рыб молодь, чтобы выйти на волю, должна прогрызть брюхо собственной матери…
«Говорит затвержёнными словами, но сам в них верит», – подумала валькирия. Может, и не так плох, как ей показалось сперва.
– Понятно, – остановил жреца Старый Хрофт. – Веди дальше, почтенный.
– Всё по воле друга великого Хедина, – поклонился тот.
Двери неслышно затворились за их спинами, открылся второй зал. Темнее, выше, тоже с неярко мерцающими кристаллами альвов, только свет они здесь давали не холодно-фиолетовый, а солнечно-тёплый. Райна не знала, чего ожидать – вплоть до окровавленных жертвенников, – но вместо этого с каждым её шагом в нишах вспыхивали огни, освещая свисавшие с потолка искусно вытканные гобелены.
– Жизнь великого Хедина, – с оттенком гордости заявил мастер.
Отец Дружин кивнул.
– Великий Хедин рождён средь бури, молний, грома и сотрясений сущего.
На гобелене кружился яростный водоворот тёмно-серых и иссиня-чёрных туч, перевитых и прошитых льдисто-блескучими молниями. Среди облачных струй вздымали напряжённые, раздутые, подобно парусам, крылья исполинские драконы – неведомый ткач с поразительной точностью и живостью изобразил охвативший гигантов ужас, они словно пытались бежать, но безжалостный ветер гнал и гнал их обратно к центру чудовищной воронки.
И оттуда, из глубин облаковорота, поднималось лицо с грозно нахмуренными бровями и суровым взглядом. Хедин, Познавший Тьму, на гобелене не казался ни молодым, ни «добрым». Такой облик скорее подошёл бы какому-нибудь Яргохору в его ипостаси Водителя Мёртвых.
– Похож, – заметил О́дин, лишь мельком взглянув на гобелен. – Правда, сомневаюсь, что Познавший Тьму явился в сущее именно таким образом.
– О, великий О́дин, друг великого Хедина, ну, конечно же, нет! Но простому народу так понятнее. Мы говорим, что это иносказание, и тайна рождения нашего владыки пребудет тайной во веки веков.
Отец Дружин лишь торжественно кивнул, не возражая и не соглашаясь.
– Столп Титанов. Великий Хедин входит в Замок Всех Древних.
Познавший Тьму решительным движением распахивал высокие резные врата. Стремительный, уверенный, гордый. Позади боязливо прижимались друг к другу малоразличимые фигуры в плащах и с посохами, надо полагать – остальные маги Поколения.
– Великий Хедин-Милостивец встречает своего младшего брата, Ракота-Заступника.
На гобелене Познавшему Тьму можно было дать лет тридцать по людскому счёту, его «младшему брату» – не больше двадцати. Каким-то образом у ткача-художника получилось так, что Хедин оказался одного роста с Восставшим. Познавший Тьму покровительственно положил руку на плечо Ракоту, с мягкой улыбкой словно подталкивая его вперёд, в то время как сам мятежный маг смотрел на Хедина с немым обожанием.
– Это лишь аллегория, великий О́дин, – заторопился с объяснениями Хенсби.
– Чтобы было понятно простому народу?
– Чтобы было понятно простому народу. Зачем смущать неокрепшие умы непосильным знанием?
И вновь Отец Дружин лишь молча и медленно кивнул.
Дальше были ещё гобелены, где показывалось и начало Ракотова восстания («Великий Хедин отговаривает своего младшего брата от неразумного и преждевременного выступления»), показывались битвы («Могучий и исполненный злобы Ямерт повергает Ракота у врат Обетованного»), был изображён и суд над Восставшим («Великий Хедин страдает, не в силах облегчить мучений любимого брата»); не забыли Ночную Империю («Коварные и трусливые Мерлин с Макраном и Эстери наносят удар в спину цветущему государству, созданному гением Великого Хедина»), суд над самим Хедином («В бессильной ярости завистливые маги изгоняют Познавшего Тьму из Замка Всех Древних») и, наконец, та самая война.
Последняя война Истинного Мага Хедина, после которой он сделался Новым Богом Хедином.
– О, а вот и я сам, – подбоченился Старый Хрофт, взглянув на очередной гобелен. – Ну что ж… похож, похож. Не иначе как сам Познавший Тьму рассказывал соткавшему гобелен искуснику.
– Нет-нет, великий О́дин! Нам неведомо имя сотворившего эту красоту изначально. Но вместе с могучим Хедином сражалось немало тех, кто мог запомнить и рассказать иным.
Отец Богов усмехнулся.
– Иные из этих сцен я помню по рассказам самого великого Хедина. И… едва ли кто-то мог рассказать кому бы то ни было, как проходил суд над Познавшим Тьму и как ему выносился приговор.
– Быть может, это был и сам Познавший Тьму, он милостив и расположен к людям, – развёл руками мастер. – Для нас главное, что это истина, что подтверждаешь и ты, великий О́дин, верный друг Познавшего Тьму.
