Орёл? Дракон? Те неведомо откуда взявшиеся трое магов, очень хорошо умеющие смотреть и видеть куда больше, чем хотелось бы ей, Райне?
Но тут у неё сложилось, наконец, самое первое из древних заклятий – со скрипом и скрежетом, режущей голову болью и темнотой в глазах – и валькирия забыла обо всём.
Призыв.
Ты славно бился, ты храбро сражался, кровь врага щедро струилась по твоему клинку. Сердце твоё не ведало страха, герой, ты шагал через мёртвых, стремясь к славе, единственной для тебя награде, чтобы песни о тебе пели поколения спустя.
Храбрый муж знает —
Короткие годы
Сила твоя вся
С тобой пребывает.
Меч поднимай,
Облачайся в доспехи,
К битве спеши,
Не теряя мгновений.
Вставшего против —
Круши, не жалея.
О́дину храбрые
Только угодны.
Смелости нет
Коль опустишь клинок
И на мольбы
О пощаде поддашься.
Валькирия звала. Не только «героев», павших в славной битве – всех, чьи души застыли сейчас в жуткой веренице за спиной Яргохора. Слова таяли в сознании, превращаясь в незримые нити, нити скрещивались, сплетались, становясь настоящими канатами, какие можно бросить упавшему за борт.
И душа героя, трепеща, ещё не осознав, что она – отдельно от тела, хваталась за этот канат, удерживавший её от соскальзывания на всеобщую дорогу – к разверстой пасти ненасытного Хель.
Ближайшие несколько теней дрогнули, пошатнулись, словно под порывом ветра. Бесплотные фонарики, почти не дававшие света, качнулись туда-сюда, головы поворачивались к Райне, на стёртых смертью лицах проявлялись глаза, тусклые и слабые искорки – но появлялись.
О́дин по-прежнему отступал перед Яргохором, Водитель Мёртвых со всё той же неживой размеренностью рубил возникающие перед ним одну за другой руны. Никакого действия на него они, похоже, не оказывали.
От чужого холодного взгляда у Райны уже почти чесалось между лопатками.
Она позвала вновь, и вновь, и вновь. В горле пересохло, во рту встал вкус крови, но она звала.
Встаньте, герои.
Новая битва,
Новые рати
Вас всех зовут.
И на славном застолье
В О́дина залах!
Ему взглашайте
Громко хвалу.
Дюжина призраков потянулась к ней, обступая со всех сторон. Мрак сползал с их лиц, истаивал чёрным туманом, открывая хоть и бестелесные, но человеческие черты.
Теперь валькирии следовало сказать павшему герою особо торжественную вису, о том, как он взойдёт с ней на её скакуна, как они вознесутся к златому чертогу Валгаллы, и что ему надлежит сделать, как только он ступит через порог пиршественной залы эйнхериев, но вместо этого у неё вырвалось совершенно иное, только что пришедшее в голову, не заученное вместе с сёстрами, но своё собственное:
Странники, славьтесь!
Славьтесь, герои!
Путь не начертан,
Не начарован,
Каждый себе
Его сам пролагает,
Ваши оковы —
Не хладной стали!
Враг перед вами,
Влечёт он
Вас в бездну,
В мерзостный Хель
В вековые мученья.
Славьтесь, герои!
Не кончена битва.
Смерть же отныне
Над вами не властна.
Смело, герои!
Со мною, все вместе!
Крепче клинка
Бестелесное станет.
Она поперхнулась. Собственной кровью, заполнившей рот. Что-то горячее и липкое потекло по щекам, коснулось губ – солёное, алое, тоже кровь. Кровь сочилась из уголков глаз, из ушей, ноздрей валькирии, слова тонули в крови, Райна сбилась и замолчала, хрипя.
Но своё дело её немудрёные висы сделали. Соединившись с додревней магией валькирий, они властно сдёрнули с безликих и полубесформенных душ накинутый смертью обманный саван.
Две дюжины призраков, обретя форму и воплотившись, в мужчин и женщин, дружно устремились вперёд, подобно журавлиному клину. Выхватив наконец-то заждавшийся меч, с ними бросилась и Райна.
Водитель Мёртвых не обратил на них никакого внимания. Он смотрел на О́дина и только на него, рубил вспыхивающие одну за другой руны, глухо рыча, на самом пределе доступного уху, замахивался, его двуручный меч со свистом обрушивался на упорно уклонявшегося Отца Дружин, и больше вокруг себя он ничего не видел.
Владыке Асгарда тоже пришлось несладко. Он тяжело и прерывисто дышал, лицо раскраснелось, а на скуле алел тонкий, как нить, порез, и с него в усы уже натекло тёмной крови. Райна не успела удивиться, откуда у отца такая странная рана, как первая дюжина мёртвых врезалась сзади в Яргохора, в единый миг облепив его с ног до головы.
Водитель Мёртвых страшно, утробно взвыл, и от воя его затряслась сама земля Гнипахеллира. Мёртвые пространства всколыхнулись, горизонт дрогнул, по самому звёздному небу покатились волны темноты, словно круги по воде от брошенного камня.
Яргохор слепо крутнулся, меч со свистом рассёк воздух, лязгнул о его собственную броню. Рассечённая надвое, прямо на земле корчилась душа – по виду – древняя старуха, но на бесплотных губах её застыла улыбка такого неистового, такого всеобщего торжества, такое ликование, что Райну пробрал мороз от ужаса.
Душа умирала второй смертью, призрачные глаза закатывались, но на её место уже рвались десятки других.
«Иди, девонька», – вдруг услыхала валькирия.
Старушка улыбалась и глядела прямо на неё.
«Мне не больно, не бойся. Главное, дело доделай, что начали».
Веки смежились и голос умолк.
Призрак таял, словно уносимый ветром.
Яргохор выл, рычал, мотая головой и беспорядочно размахивая мечом. Он уже почти исчез под грудой внезапно обретших странную «телесность» душ, их руки норовили сорвать высокий шлем, пытались ткнуть в узкую смотровую прорезь, выкручивали кисти, подбивали ноги великана и он, не удержавшись, повалился, с воем, от которого, казалось, сейчас рухнет само небо.
Замерев, с ужасом глядел на происходящее Отец Дружин, бросив чертить свои руны.
Шлем Яргохора отлетел в сторону, огромный меч вывернулся из прижатой к земле руки. Целая гора душ удерживала Водителя Мёртвых, оставив открытым только лицо.
Райна опустила собственный клинок, заставила себя взглянуть.
