– Многие – не значит все, – оскалился волшебник.
– Мне не встречалось исключений, – холодно сказал Ястир.
– Значит, мы будем первыми!
Водитель Мёртвых лишь пожал плечами.
– Не стоит препираться, – поднял руку О́дин. – Скьёльд, сын Скримира, вызвался провести нас мимо учеников Хедина, моего доброго друга и товарища, дабы избегнуть всех и всяческих неожиданностей. Это разумно, и этому совету мы последуем. Тем более что тут места… и впрямь злые.
Злые, да, подумала Райна. На них никто не нападал, но сам путь выматывал до чрезвычайности. На привалах валькирию одолевали видения, она снова и снова видела величественный, сияющий золотом крыш Асгард, радужный мост и Молчаливого Аса, видела пирующих героев, видела поля Фрейи и тихую, мирную жизнь удостоившихся спасения на них; всякий раз видения эти становились всё ярче и резче, словно подсказывая, подталкивая – смотри, смотри, как было, какая мощь, какая слава! – и всё это может вернуться, не может не вернуться, стоит только взломать врата темницы, где томятся раз погибшие асы, и всё вновь станет, как было!..
Валькирия глядела, как выпрямляется и встряхивает головой Ястир – из глазниц по щекам сбегают чёрные капли, – и понимала, что видения её обманывают.
Не будет ни славы, ни света, ни золотых крыш. Впрочем, крыши, быть может, и удастся восстановить, но сперва случится война. Хаос пах кровью, она словно сочилась из каждой поры пространства, незримая, неосязаемая, словно отделённая пока что от реальности тончайшей и невидимой гранью.
А что будет – будет кровь, очень много крови. Крови разумных и нет. Крови людей и зверей. Крови тех, кто чувствует боль, и тех, кто не ощущает даже её, даже свою собственную. Кому и зачем это надо – валькирия понять не могла. Как и не могла увидеть сражающиеся стороны.
Волшебник Скьёльд меж тем ещё что-то недовольно бубнил, бросая на Яргохора злые взгляды, но Водитель Мёртвых словно ничего и не замечал.
Они будто застыли посреди нескончаемой тьмы. Алые провалы открывались то справа, то слева, то над головой, ветры Хаоса леденили кровь, по жилам медленно растекалась отрава. Мир менялся, чувствовала валькирия, «настоящее» Упорядоченное отстранялось, отдалялось, они вступали в области духов, в области, закрытые не только от смертных или бессмертных, но даже и от богов.
Украдкой Райна бросала взгляды на отца – но О́дин оставался молчалив. Руны срывались с его рук всё чаще, руны, открывающие путь, укрепляющие сердце и силы, но помогало ли это, нет – воительница не знала. А спрашивать – «долго ли ещё?» – недостойно истинной валькирии.
И чем дальше уводила от реальности эта дорога, тем, похоже, больше оставалось по её обочинам останков того, что уносили с собой мёртвые боги.
Они приходили в снах, властно вытесняя повторявшиеся видения возрождённого Асгарда. Бесконечная череда самых причудливых миров, под синими, зелёными, оранжевыми или даже фиолетовыми небесами. Миров цветущих или миров пустынных, миров обычных или перевёрнутых, где обитатели жили на внутренней поверхности исполинского шара; миров, состоявших из одного лишь воздуха да грозовых туч, лишь в самом сердце которых крылось скалистое ядро.
Здесь шли Древние Боги. В снах Райна слышала их безмолвные вопли, видела их последние мгновения – их самих и миров, их породивших.
Высокий атлет, чем-то похожий на самого Ямерта, в бело-золотом, застыл на чёрном постаменте. Поклоняющимся ему он кажется статуей, на самом же деле он жив, и взгляд как бы каменных глаз с ужасом и недоумением глядит на встающие над горизонтом исполинские призрачные фигуры Семерых, тех самых, что победили на Боргильдовом поле. Вкруг их ног поднимаются пожары, у подножия живой статуи бьются в рыданиях какие-то люди в таких же, как и у бога, бело-золотых одеяниях, горят синие огни в бронзовых чашах, лежат бездыханными грудами окровавленного мяса только что зарезанные жертвы – мужчины, женщины, девушки, выше всех – дети. У всех вскрыта грудь, вырваны сердца, что горят сейчас в магическом огне, но – напрасно.
Пресветлый Ямерт вскидывает руку, с пальцев его срывается ветвящаяся, слепящая молния. Оплетает Древнего, впивается, втягивается в кажущуюся несокрушимой каменную плоть, и мир взрывается.
Райну выгнуло дугой от невыносимой, рвущей кости боли. Мир померк, исчезла даже тьма, оставался только крик. Крик да ещё опаляющий жар.
Жар и растекающийся по жилам огонь.
Пламя готово вцепиться в плоть и кости, однако натыкается на невесть откуда взявшуюся преграду из мёртвого льда и, бессильное, замирает, угасая.
Она открыла глаза, по щекам скатились невольные слёзы.
Ледяной холод шёл от взявшего её за руку Яргохора. Валькирия впервые увидала его пальцы без всегдашней латной перчатки.
Пальцы мертвеца; синюшная плоть, слезшие ногти, кое-где – чёрные разрывы кожи. Жуткий контраст с лицом, ясным и чистым, с которого уже стекла тьма.
Но мёртвые пальцы по-прежнему сильны, они встают на пути чужой магии крепкой, надёжной стеной, и ядовитый поток, с разбегу налетев на неё, разбивается, начинает таять, рассеиваясь безвредным паром.
Глаза Яргохора чуть сузились – единственный признак, что и ему это далось недёшево.
Увидел, что Райна пришла в себя, и плавным движением убрал руку, нерезко, но быстро надев обратно латную перчатку.
– C-спасибо… – выдавила валькирия.
– Райна, – словно тёплый плащ, на плечи упала, растекаясь по телу, отцова руна, изгоняя остатки яда. С появления Скьёльда О́дин не называл валькирию дочкой, продолжая всё ту же игру, хотя Скъёльд не мог уже не догадаться. Руна действовала, но без воздвигнутой Ястиром первичной преграды она оказалась бы бессильной.
– Ты страшно кричала, воительница, – встрял и чародей. – Я попытался помочь.
– Он помог, – кивнул Яргохор. – Не знаю, как, но помог, открыл мне дорогу. А там уж и у меня получилось.
– Что ты видела? – нетерпеливо перебил О́дин. Брови сдвинуты, словно перед битвой. – Что это было?
Райна, как могла, описала, вновь вздрагивая от призрака пронёсшейся боли.
– Молния из пальцев, гм… – проворчал Отец Богов. – На Боргильдовом такого не было!
Райна только кивнула, сил говорить не осталось.
– Это последние, – глухо сказал Яргохор. – Сила Ямерта тогда была… в зените. Никогда потом у него такой уже не окажется.
– Неудивительно, потому что иначе нам бы не победить, – буркнул О́дин.
Бывший Водитель Мёртвых покачал головой.
– Тут иное, Древний. Твои собратья погибали, их царства рушились, а Ямерт становился всё могущественнее.
У Владыки Асгарда криво дёрнулся уголок рта.
– Он забирал силу у мёртвых?
– Примерно, – кивнул Яргохор. – Знаю, что всё доставалось сперва ему, а уж потом он смотрел, кого оделять. Мне тоже… доставалось. – Он опустил голову.
