– Но с моего таланта – какой прок? Что пользы в умении становиться животным?
– Поглядим. Любое редкостное умение приложимо к делу, вот только тебе предстоит решить, к какому именно. Ты можешь попытаться сбежать от меня и, если это получится, продолжить существовать, как прежде, прячась от людей и дожидаясь времени, когда освоишься с собой; ведь теперь ты знаешь, что это рано или поздно случится. Можешь отдаться зову зверя, наплевать на то, что сегодня так терзает тебя, и поплыть по течению; быть может, спустя время ты отыщешь тех, кто поступил так же, и вольешься в их среду, исторгнув себя из людского сообщества вовсе. А можешь принести пользу себе и другим.
– Хотите меня выдрессировать и использовать против таких, как я?
– Помнишь, что я сказал? – одернул Курт строго, и Хагнер покривился:
– Да, помню. Я не такой, как они. Почему? Потому что вам хочется так думать?
– Потому что тебе так хочется. Избыток силы и талант к бойцовским навыкам не означают, что их обладатель должен выходить на большую дорогу и грабить путников. Иногда такие идут на военную службу, знаешь ли. Или к нам. Все зависит от собственной воли.
– Вы не ответили, – заметил Хагнер.
– А какие варианты у тебя есть еще, даже если и так? Я все их назвал; что ты выберешь? Есть, конечно, и еще один выход: головой вниз с обрыва. Однако выход, я полагаю, не из лучших.
– Я не боец, – хмуро проговорил парнишка. – Я могу, если поднапрячься, поднять мешок с камнями, знаете?.. Но при этом меня били соседские мальчишки.
– Это наживное.
– Соглашайся, Максимилиан, – просительно шепнула Амалия, снова вцепившись в его руку. – Это жизнь, наконец. Тебе не надо будет больше прятаться…
– А я думаю, – возразил Хагнер, – что, если соглашусь, меня запрячут так глубоко, что и я сам не буду знать, где я.
– Зато будешь знать, кто ты.
– Вы тоже этого не знаете, майстер Гессе, вы сами сказали об этом. Никто не знает, вашим специалистам о подобных тварях ничего не известно; а вот Ван Ален считает, что я отмечен Сатаной. И как вы можете предлагать мне работу на Бога?
– Охотничьи байки, – ответил Курт уверенно. – Все тайное, непонятное и неизвестное, а главное – опасное мы склонны приписывать темным силам, однако не всегда это справедливо.
– Тогда откуда я такой? Почему я такой? Что я такое?
– Соглашайся, – предложил Курт настоятельно. – И разберемся в этом вместе.
– Соглашайся, – эхом повторила Амалия, и парнишка отмахнулся, устало опустив голову:
– У меня нет выбора. Не знаю, для чего я упираюсь и задаю все эти бессмысленные вопросы, ведь все и так ясно. Мне больше просто некуда деться, потому что к ним, к таким – я не хочу. Просто я уже почти привык, что все так, как было вчера или год назад, и я теперь уже не могу представить, как может быть по-другому… А что будет с ней? – внезапно нахмурился Хагнер, кивнув на мать. – Ее вы просто отошлете прочь?
– Думаю, те, кто займется твоим обучением, придумают, как устроить и ее жизнь, не разлучая вас вовсе; ведь, полагаю, тебе бы этого не хотелось. Это буду решать не я, но, поверь, все устроится наилучшим образом.
– Для кого?
– Для всех. В конце концов, подумай и о матери тоже – довольно ей уже бродяжничать, прикрывая тебя от неприятностей.
– Бьете ниже пояса, – заметил Хагнер угрюмо. – Только это ни к чему. Я уже говорил – у меня нет выбора.
– Подписи кровью брать не стану, – возразил Курт, – но хочу, чтобы ты это сказал. Пусть недосказанностей не будет.
– Я согласен, – четко выговорил Хагнер. – Вручаю себя вам, и делайте со мной, что хотите. Теперь, майстер Гессе, вы довольны?
Глава 9
– Ты действительно доволен итогом этой беседы? – уточнил Бруно едва слышно. – Не похоже, чтобы парня ты осчастливил.
За окнами трапезного зала сгустилась уже почти ночная тьма, когда они, возвратившись, заняли прежние места за столом. Постояльцы мало-помалу притихали, косясь на мутное стекло и вслушиваясь в вой метели, и теперь едва не каждое слово было слышимо издали, отчего говорить приходилось полушепотом.
– Я не продавец гашиша, – передернул плечами Курт, – и счастье посему – не мой товар. Однако согласился он добровольно и вполне доволен тем, что получил.
– Согласие на сотрудничество под угрозой смерти, сдается мне, не есть добровольное. Разумеется, такой выход и впрямь для него лучший, однако радости от этого мало.
– Простой аргумент, подтверждающий мои слова, – сообщил он с усмешкой. – Вспомни, чем он пытался возражать; перечислил все, от вероятного заключения его в темном подвале до опасений собственной подчиненности Дьяволу, он упомянул даже о своих слабых боевых способностях. Однако его, столь тяжко переживающего совершенное им убийство, не тревожило, что я de facto нанимаю его для того, чтобы в будущем убивать… Что он там читал у того священника, кроме похабных брошюрок? Рыцарские романы?
– И ты полагаешь…
– Парень рвется в бой, – уже серьезно пояснил Курт. – Как ни крути, а зверь будет требовать драки; характер у него и теперь уже не мед, а будет еще хуже. Агрессию он сдерживать научится, но сама она никуда не денется. Он этого пока не осмыслил, но уже предощущает. Я же дал ему возможность в будущем приложить свою активность к делу, причем к делу, не идущему вразрез с суждениями о справедливости. Ну, и маленький bonus – почувствовать себя героем. Или нет, не так, – сам себя поправил он. – Почувствовать себя Героем. Матушка воспитывала его «правильно», а в свете событий последних двух лет – уделяла этой правильности особое внимание; переложи это на книги о приключениях, рыцарях, благодарных девицах и о хвале добродетели… Кто в таком возрасте и с таким воспитанием не мечтал о подвигах?
– Я не мечтал.
– Заметно, – покривился Курт насмешливо. – Так ведь и воспитание подкачало… А он мечтал. А все мечтатели мечтают быть не такими, как все; мечтают, пока не осознают, насколько сильно любая непохожесть на всех прочих меняет жизнь. Пока его уникальность приносила ему только разочарование и доставляла одни неприятности; в таких условиях единственное, чего он может хотеть – это чтобы какая-нибудь красавица-принцесса расколдовала его своим жгучим поцелуем, и то, что он почитает проклятьем, спбло с него. До сих пор за его уникальность его могли только ненавидеть, бояться и преследовать. Я же предложил ему жизнь, в которой эту особенность оценят и полюбят, научат получать от нее все выгоды, какие возможно, укажут область применения… А в таких условиях маячащее у горизонта геройство становится куда ближе. И ему это понравится.
– А главное, – продолжил Бруно, – появится неизбывная благодарность и преданность тем, кто помог ему в трудные времена?
– Не без того, – передернул плечами Курт.
