– Скоро светает, и проснутся хозяева, – заметил Бруно настойчиво, и охотник нехотя кивнул:
– Хорошо. Поднимай остальных. Торгаш с парнем потащат тело, Молот Ведьм со мной в охране, фон Зайденберга оставим здесь.
– А я?
– А ты будешь надзирать за ним – мало ли, что еще ему взбредет в голову.
– Он прав, – подтвердил Курт, когда помощник вопросительно взглянул на него. – Кроме того, надо оставить здесь хоть одного лояльного человека, ибо все прочие нет-нет, да и скатываются к нехорошей идее затеять бунт. Будешь присматривать за ними, не то, боюсь, им может прийти в голову запереть за нами дверь и больше ее не открывать; и не поворачивайся спиной.
– К кому?
– Ко всем. Любой здесь может внезапно понять, что мы ему не нравимся. Любой, – повторил он с нажимом. – Это – понятно?
– Вполне, – отозвался помощник недовольно, и Курт кивнул:
– Хорошо. Давай по комнатам. Пусть спускаются.
* * *
Мужская часть населения их маленькой крепости собралась в трапезном зале нескоро и безмолвно, косясь друг на друга и на укрытое тело Вольфа, и к идее покинуть стены трактира отнеслась без особенного воодушевления. Возражать, однако, никто не пытался, воспринимая мысль о дальнейшем соседстве с убитым еще более прохладно.
Альфред Велле явился, когда укутанное в полотно тело подтащили к порогу. В гробовой, какой-то неловкой тишине трактирщик приблизился к мертвому сыну, остановившись над ним, помедлил и отвернулся, так и не прикоснувшись и не взглянув на лицо.
– Будут пожелания касательно завтрака? – спросил он ровно, не глядя ни на кого.
– Ничего крепче пива, – во все той же тишине произнес Курт категорично. – Из пищи – что-нибудь, что можно съесть немного и насытиться быстро, но не до тяжести. Мальчишки с матерью это тоже касается. Не скупись.
– Уже ни к чему, – равнодушно отозвался Велле, уходя к кухне. – Снявши голову, майстер инквизитор, по волосам не плачут.
– По истине и по суду навел Ты все это на нас за грехи наши, – вздохнул торговец сокрушенно, и Карл Штефан зло поджал губы, пробормотав что-то неразборчивое.
– Говори за себя, – посоветовал фон Зайденберг с подчеркнутым спокойствием.
– Не скажете же вы, что не грешны?
– Довольно, – одернул Курт и кивнул рыцарю. – Отодвинете засов и откроете дверь. Закроете ее за нами и запрете снова. На стук, крики и стоны – не открывать, отопрете, только если услышите голос кого-то из нас.
– Это еще почему? – возмутился неудачливый любовник. – А если эти твари еще там, если они меня ранят, если я доберусь до двери из последних сил и просто не смогу ничего сказать? Меня оставят там издыхать?
– Если тебя ранит одна из тварей, тебе и без того конец, – заметил Бруно. – Помнишь, что было сказано? Небольшая царапина, полученная от них – это в любом случае заражение крови и смерть.
– Сейчас никому из нас это не грозит, – возразил охотник. – Сейчас они люди. Однако это не значит, что, если они впрямь еще здесь, ожидать от них неприятностей не надо, посему по сторонам смотрит не только охрана. Все меня поняли?
– Что там можно увидеть, в такой пурге? Не околеть бы – и то хорошо.
– Вот, – все так же тихо, как и прежде, произнес Альфред Велле, снова приблизившись и протянув парню дубленую шубу сына. – Держи. Ему она теперь не понадобится.
Тот дрогнул губами, неуклюже приняв подношение, и, влезши в рукава, выговорил, не глядя на хозяина:
– Ну, спасибо…
– Ладно, – решительно отмахнулся Ван Ален. – Довольно разговоров. Выходим. Все готовы?
– Нет, – буркнул Карл Штефан, берясь за край полотна с телом убитого. – Но кого это волнует.
– Вперед, – скомандовал Курт, и рыцарь, вздохнув, с натугой сдвинул тяжелый засов в сторону.
Внутрь трактира шлепнулся огромный пласт сугроба, прежде подпираемого дверью, и в снегу Курт утонул почти по бедра, слабо видя различие меж белым ковром под ногами и белым воздухом вокруг себя. В эту взвесь за порогом он шагнул, словно в воду – черствую, колючую холодную воду; ветер и сугробы сковывали движения, в капюшон фельдрока, сброшенный на спину, дабы не мешать обзору, как в мешок, сыпался снег, царапая лицо и слепя глаза. Ладони, держащие меч, уже через считанные мгновения оледенели так, что рукоять почти не чувствовалась, лишь тяжесть, пригибающая руки к земле, давала понять, что оружие все еще в них.
– Господи, – криком прохрипел Карл Штефан, едва двигаясь в глубоком снегу, согнувшись пополам. – Можно же было просто выложить его за дверь!
– Идиот! – прошипел охотник, развернувшись к нему так, что острие его железного клинка почти уткнулось в лицо парню. – Крикни погромче – по-моему, они тебя плохо слышат!
– Да никого здесь нет! – зло отозвался тот. – Только мы и этот чертов труп!
– Двигай копытами пошустрей, – приказал Ван Ален жестко, – или за дверью окажешься ты.
Курт молча приподнял клинок, плашмя хлопнув Штефана по спине, и тот, одарив его недобрым взглядом, перехватил полотно поудобнее и зашагал дальше.
Слепяще-белый ковер укрыл все вокруг, спрятав от взора остатки каменной стены и изменив окружающий мир до неузнаваемости; темная туша конюшни виделась сквозь занавесь метели едва-едва, перестроенная башня в отдалении не различалась вовсе, и, не будь сарай, исполняющий сейчас роль мертвецкой, так близко, по пути к нему вполне можно было бы заплутать. До двери, запертой на висячий замок, в другие дни наверняка можно было дойти менее чем за полминуты, однако сейчас путешествие к месту назначения заняло, казалось, вечность. Створу пришлось еще долго откапывать, в скважину замка набился снег, масло в механизме смерзлось, и запоздало подумалось, что надо было прихватить с собою кипятка в какой-нибудь бутыли. На то, чтобы отпереть дверь, ушло не меньше двух минут, и дужка, нехотя клацнув, выскочила, когда Курт уже готов был, на все плюнув, попросту сбить замок вовсе.
Поместив Вольфа подле заледеневших останков крестьянина, Карл Штефан остановился, глядя на уложенные рядом тела, зябко поеживаясь под тяжелой шубой.
– Как-то, в общем, не по себе, если вообразить, что и я тоже тут лечь могу, – проговорил он медленно. – Какой бес меня дернул повестись за этой кралей…
– Вот, – наставительно кивнул Феликс. – Вот-вот. И я говорю о том же самом. Всё это нам за грехи. Все это Господня воля, сынок.
– Рурский волк тебе сынок, – огрызнулся Штефан, отойдя от тел и подтолкнув в спину Ван Алена, что стоял у порога, сосредоточенно глядя в пургу за дверью. – Ну, примерз, что ль? Двинулись обратно.
– Со страху так осмелел? – поинтересовался Ван Ален равнодушно, не поворачивая к нему головы, и кивнул: – Идемте. Судя по всему, на день они все-таки уходят отсюда; видно, в этих снегах им самим не слишком весело. Да и должны ж они когда-никогда спать.
