– Отлично, – нетерпеливо подытожил Штефан, обойдя стоящего на пути охотника, и, пригнув голову, двинулся по своим уже почти занесенным снегом следам.
– Выпороть бы раздолбая… – пробормотал Ван Ален с чувством, вышагнув в метель. – Стоять, придурок, и ждать сопровождающих!
Курт пропустил торговца вперед, закрыв дверь и вставив на место замок, и, развернувшись, окликнул ушедшего уже далеко вперед парня:
– Карл, сказано в одиночку не ходить!
Отставной возлюбленный не обернулся, лишь вяло отмахнувшись опущенной головой.
– Убью паршивца… – выговорил охотник, ускоряя шаг.
Курт подтолкнул торговца в спину, направив вперед себя, щурясь от снежинок, налипших на ресницы, растаявших и теперь смерзающихся в крохотные ледяные шарики; с век снежная вода, тая, стекала в глаза, мешая смотреть, и когда справа мелькнула быстрая туманная тень, он скорее догадался, чем осознал и увидел отчетливо, кто или что перед ним.
Волк, при дневном свете видимый еще отчетливей и оттого кажущийся еще больше, перемахнул огромный снежный бархан одним прыжком, утонув в снегу по грудь, и оттолкнулся всеми четырьмя лапами, снова взмыв в воздух. Курт рванулся вперед, и охотник, на долю мгновения замерший, ругнулся во весь голос, метнувшись наперерез зверю. Тот достиг цели первым – приземлившись в шаге от остолбеневшего Карла Штефана, волк ухватил его поперек, точно домашний щенок тряпичную игрушку, с коротким рыком мотнув головой, отбросил в сторону, развернувшись к новым противникам, и, не промедлив на месте, прыгнул снова, немыслимо извернувшись в воздухе, как кошка, когда навстречу зверю взлетел железный меч Ван Алена.
Благословить мысленно инструктора зондергрупп, изводившего его поединками на забросанном камнями оледенелом плацу, Курт успел от души, когда, едва не споткнувшись в снегу, перескочил снежный горб, отделяющий его от зверя, и ударил снизу вверх, надеясь попасть под брюхо. Тот развернулся на месте, почти поднявшись на задние лапы, увернувшись от его удара и тем же движением снова уйдя от меча охотника, скакнул вперед; Курт отпрянул и, едва не заваливаясь на спину, продолжил не достигший цели удар теперь сверху вниз. Полуослепшие от снега глаза не видели раны, но руки ощутили сопротивление под полотном клинка, и сквозь водянисто-морозную пелену на ресницах увиделась тонкая кровяная радуга, ярко-красная на фоне белого покрывала. Темно-бурая туша, воняющая мокрой псиной, ринулась навстречу, ударив лапами. В плечо и грудь словно выстрелили два камня, брошенные удачливым пращником, перекрыв дыхание, и занавешенное метелью небо опрокинулось.
Бойцы зондергруппы говорили правду – в том, что касалось быстроты атаки, волк и в самом деле уступал любому, даже самому неопытному стригу, однако сейчас его скорости хватило с лихвой. Левая рука, держащая оружие, онемела, и, сжав кулак крепче, чтобы не выпустить рукояти, Курт лишь надеялся на то, что у него это получилось – пальцев он не чувствовал. Пасть, жаркая и смрадная, возникла перед самым лицом, лязгнув зубами; он дернул головой, отпрянув, и напрягся, пытаясь вскинуть словно окаменевшую руку с клинком, слишком длинным для удара в таком положении. Где-то на краю видимости в мутном невидимом солнце сверкнула сталь, и лишь по этому неясному отблеску Курт понял, что рука двигается. Меч пошел в сторону, но ни на что большее замерзшие и одеревеневшие от удара мышцы сейчас были не способны, и когда челюсти клацнули снова, увернуться до конца он на этот раз не успел. Рука снова ощутила сопротивление пронзаемой плоти в один миг с тем, как голову прострелило резкой болью, коже лба стало горячо от плеснувшей на него крови, а правый глаз словно искусный палач выхватил из глазницы одним резким рывком. Уже совершенно ослепнув и оглохнув от пронзительного звона в ушах, Курт услышал рык пополам с болезненным визгом, и тяжесть волчьей туши исчезла, позволив, наконец, дышать почти полной грудью.
– Подымайся! – пробилось сквозь все нарастающий звон, и за плечо ухватились чьи-то пальцы, помогая встать.
В вертикальное положение Курт возвратился с усилием, голова кружилась, словно ночная бабочка у выставленного на крыльцо фонаря. Звон стихал с неохотой, позволяя слышать лишь обрывки слов и путая мысли, горячо было уже всей половине лица и, судя по теплоте на шее, кровь тонким ручейком текла за ворот. Правая глазница пульсировала жаркой болью, отдаваясь под макушкой и в затылке; дороги он не видел и шел, пошатываясь, вслед за направляющей его рукой.
– Открывай! – рявкнул голос Ван Алена рядом, и до слуха донесся удар в доски двери. – Живо!
Того, как скрипнул засов, Курт не слышал и открытой двери не видел, снова идя вперед за рукой, тащившей его за плечо. Позади грохнула запираемая дверь, и все та же рука протащила его вперед, усадив на скамью и прислонив к столу спиной.
– Черт! – сквозь все более тихий звон донесся задыхающийся голос Карла Штефана. – Черт, вот черт! Чертова шуба спасла! Ни царапины – смотри, одни синяки!
– Бедняга Вольф спасает тебя вот уже второй раз, это Господь дает тебе время одуматься и раскаяться…
– Заткнитесь оба! – прикрикнул Бруно с давно не слышимым от него озлоблением, и в тотчас наставшей тишине прозвучало уже рядом, сдавленно и тускло: – Господи…
– Пусти, – приказал голос охотника, и за подбородок, поднимая лицо кверху, взялись ледяные пальцы.
– Почему он зверь? – сорвано выкрикнул Штефан. – Почему он сейчас – зверь?! Сейчас, черт возьми, утро, ты говорил, что он человек, он должен быть человеком днем, почему он зверь?!
– В каком смысле зверь? – растерянно уточнил рыцарь, и Ван Ален повысил голос, перекрывая вновь назревающий шум:
– После! Заткнулись все быстро, или я за себя не отвечаю! Не дергайся, – предупредил охотник, повернув голову раной к себе, и Курт сжал зубы, когда тот, отирая кровь, провел ладонью по лбу. – Порядок. Глаз цел.
– А столько крови… – проронил нерешительно помощник, и сквозь красную пелену он разглядел, как Ван Ален отмахнулся:
– Раны на голове всегда кровят дай Боже. Голова тоже цела – просто два небольших пореза, немного оцарапана кость и бровь задета… А ты везунчик, Молот Ведьм. Могли ведь и котелок оттяпать.
– «Везунчик» – это, думаю, ты поспешил, – отозвался он с усилием, приняв протянутый кем-то клочок мягкого полотна, и, отерев глаз, прижал ткань ко лбу. – Если судить по опыту таких же счастливчиков из нашей зондергруппы, жить мне осталось часов десять.
– Почему? – оторопело переспросил рыцарь и запнулся; Курт вздохнул:
– Вот поэтому. Как уже не раз говорилось – доставшиеся от них раны – это всегда заражение и смерть; ампутация поврежденной части тела еще оставляет шансы на то, чтобы выжить, однако с головой провернуть подобный фокус весьма проблематично… Ну, – усмехнулся он, поморщась от вновь отдавшегося под макушкой звона и болезненного прострела в глазу, – как тебе, Бруно? Продолжим диспуты об избранности или все же признаем существенную значимость случайностей в нашей невеселой жизни? Согласись, смерть для избранника Господня довольно дурацкая.
