– Должны быть браслеты, – ответил вместо охотника Курт, снова отняв ото лба монету и отерев лицо уже промокшей от крови тканью. – Чем шире, тем лучше. На руках и ногах. Ошейник. Пояс.
– Это довольно… сложно, – произнес парнишка хмуро, исподволь переглянувшись с притихшей матерью. – И как это будет действовать? Не позволит ликантропу в человеческом виде обернуться вовсе, с гарантией?
– Гарантировать по эту сторону бытия нельзя ничего, никогда и никак, – уверенно сказал Ван Ален; Хагнер поморщился, сдерживая раздражение, и уточнил:
– И все же?
– Да, это работает. Его будет корежить, ломать, корчить, но в такой упаковке он останется человеком, как бы ни усердствовал.
– А если не станет усердствовать? Если… прекратит попытки сменить облик – что тогда? Его все так же будет корежить и ломать, или со стороны так и не скажешь, что – вот, перед тобою оборотень?
– Что за внезапный интерес?
– Твоя сумка, – окликнул охотника Бруно, возвратившись с дорожным мешком Ван Алена, и установил его на скамью. – Что теперь?
– Иди на кухню, неси сюда эту воду и какую-нибудь кружку… А тебе, – наставительно сообщил он Курту, копаясь в недрах сумы, – советую нарушить собственное предписание и как следует принять вот из этой бутыли. Лекарей здесь нет, штопать буду, не обессудь, как Бог на душу положит, а рядом нерв. А вот есть, кстати, не советую ничего – только понапрасну переведешь продукты.
Глава 12
В своем предостережении охотник оказался прав – к тому времени, когда был готов завтрак, в желудке мало-помалу, сперва незаметно, скопилась острая горечь, при каждом глотке серебряной воды норовившая выскользнуть наружу. Весьма умело зашитые порезы дергало под повязкой болью, едва ли менее сильной, чем прежде, отдающейся в мозгу и взрывающей перед глазами сотни цветных осколков; звон снова водворился в голове, трещавшей, словно перегревшийся глиняный жбан, и сходство еще более усиливал постепенно, но все более явно разгорающийся жар.
Напротив Ван Алена и Бруно, за обе щеки уплетающих поданную им снедь, Курт сидел понуро, подперев голову рукой и стараясь без нужды не шевелиться – по каждой мышце тела расползалась глухая ломота, точно вчерашний день целиком был проведен на плацу под надзором неумолимого истязателя-инструктора.
– Когда я буду в состоянии жить? – уточнил Курт и поморщился от звука собственного голоса, ударившего в виски и лоб; охотник передернул плечами:
– Сложно сказать. По опыту – должен бы через полдня. Хотя ты, я смотрю, парень крепкий – обыкновенно всех выворачивает наизнанку, да и лежат в лежку… Ты, быть может, очувствуешься часа через три. Останешься здесь. Твой помощник пусть будет при тебе – если сейчас кто-то захочет сделать так, чтобы тебя не стало, ты активно возразить будешь попросту неспособен. К телеге этого проповедника пойдем мы с бродячим воякой в охране и Карл с Феликсом носильщиками.
– Спорить не стану, – согласился Курт, отпивая очередной глоток мерзко теплой воды, и сжал губы, пережидая новый приступ тошноты. – Толку с меня чуть.
– Я бы взял и маменькиного сынка – все ж лишние руки… – проговорил Ван Ален неспешно, пристально глядя на то, как Хагнер, в две минуты изничтоживший принесенное ему кушанье, поднимается вслед за матерью по лестнице. – Сегодня (вам не кажется?) он как-то разом выздоровел. Не потеет, со стула, как прежде, не падает, грудь не хрипит…
– Тоже крепкий парень, – отозвался Бруно. – В его возрасте болезни или валят всерьез, или проходят быстро. Кроме того, я оплатил Альфреду печь, и сегодня он впервые спал в теплой комнате.
– Может быть, может быть, – отстраненно согласился охотник, отодвигая от себя опустошенную тарелку, и неспешно поднялся.
– Что-то не так? – не слишком удачно скрывая настороженность, уточнил Бруно, и Ван Ален неопределенно качнул головой:
– Не знаю… Прежде чем оставлять вас одних в этой теплой компании, хочу разрешить пару возникших у меня вопросов. Не скажу сейчас, каких; не желаю понапрасну мутить воду, сперва кое-что проверю.
– Что?
– Так скажем – у меня появились некоторые нехорошие подозрения… Скажи вскипятить еще воды. Пускай он пьет, пока назад не полезет, и смени ему повязку.
– Повязка подождет, – возразил Курт, когда охотник покинул трапезный зал, и, опершись подрагивающей рукой о стол, тяжело поднялся, прислушиваясь к себе и пытаясь понять, насколько он способен держать вертикаль. – Понимаю, что тебе приглянулась Амалия, что парнишка тебе по сердцу, но – постарайся не хвататься за оружие без крайней нужды. У меня тоже появилось одно неприятное подозрение.
– Неужто он догадался? – напряженно пробормотал помощник, глядя вслед ушедшему. – Но как?
– Я на его месте догадался бы тоже, а с чего бы нам полагать Яна настолько тупей меня?
– С того, что ты понял, что к чему, еще вчера, а у него пока лишь только подозрения.
– Я обязательно продолжу принимать от тебя лавровые венки, – вздохнул Курт, осторожно двигаясь к лестнице. – Только после – если сейчас Ян не поднимет шума, и вся эта братия, собравшись кучей, не закончит то, что начал наш мохнатый приятель.
– Думаешь, поднимут руку на инквизитора?
– И опустят, – серьезно согласился он, понизив голос, когда на них обернулся Карл Штефан. – Посему – будем надеяться, что меня хотя бы не срубит в беспамятство; если не отбиться, так, быть может, сумею хотя бы отбрехаться… Идем.
Ступени лестницы, когда Курт двинулся вперед, показались вдвое выше, стена, о которую он опирался, словно уплывала из-под ладони в сторону; горечь в желудке подобралась к самому горлу, и от любого движения по всему телу в голову словно простреливала молния. Лестница все тянулась и тянулась, кажется, становясь все длинней и длинней, и заставить себя поднять ногу для следующего шага было все труднее с каждым мгновением. Ступени кончились, когда из-за поворота коридора донесся испуганный голос Амалии и громко хлопнула дверь. Зажмурившись, чтобы хоть немного изгнать из головы боль и цветных мошек, Курт приостановился, переводя дыхание, и снова пошел вперед, пытаясь ускорить шаг.
– Ну, Бруно, самое время начать молиться, – выговорил он тихо, толкнув створку двери в комнату Хагнеров.
Макс застыл у дальней стены, напрягшись, точно перед прыжком, Амалия, бледная, словно снег за окном, неотрывно смотрела на руку Ван Алена, стоящего у порога – ладонь охотника лежала на рукояти железного меча, висящего у пояса.
– Какого черта ты тут забыл? – не оборачиваясь, поинтересовался тот, когда помощник, войдя следом, закрыл за спиною дверь. – Ты вообще должен лежать в постели.
– Не думаю, что сейчас самое подходящее для этого время, – возразил Курт, медленно обходя его стороной и шаг за шагом приближаясь к Хагнеру. – Что тут происходит?
Амалия молча сжала губы, пытаясь не заплакать, подняв на него дрожащий взгляд, и Ван Ален вздохнул:
