– У моего приятеля дед без глаза, – сообщил Ван Ален, пояснив, когда рыцарь непонимающе нахмурился: – Стрелой выбило. Представь себе – вошла стрела в глаз, и ничего. Чуть кровью не истек, щека теперь дергается, но не умер – прошла вкривь и неглубоко. Это так, пример для наглядности. А уж сколько народу без рук-ног… Без головы, правду сказать, никто не бегает, это верно. Только для того, чтобы так удачно вмазать, к нему надо подобраться, а ты уже сам понял, насколько это непросто. А в остальном скажи-ка мне: что хуже – когда тебя просто порезали или когда отравленным клинком?.. Будь у Молота Ведьм стрелы железные, тогда, в конюшне еще, сейчас нам бы так кисло не было. За эти дни мы его резали еще не раз, и если б все это железом, сегодня он был бы уже не таким бодрячком… Не все то золото, что блестит. Да и то, что золото, не всегда самое ценное. Да, вот эти вот непритязательные железки нам сейчас полезней, чем твой отточенный и сияющий меч.
– Но с этими железками ведь тоже надо вначале к нему подступиться, – не унимался рыцарь. – А это, как ты и сказал, весьма сложно.
– Не обязательно, – туманно возразил охотник и отмахнулся: – Давайте-ка вы все по комнатам и отдыхайте: предчувствую ночку не скучней вчерашней. Тебе, кстати сказать, тоже не помешало бы отоспаться, – наставительно велел он Курту, когда в трапезном зале остались лишь он, Хагнер и Бруно. – Минувшей ночью ты, как я понимаю, не спал вовсе, да и утречко выдалось то еще, а ты к тому же отравлен. Если сейчас не поспишь хотя бы пару часов, к вечеру свалишься с копыт, и толку с тебя тогда?
– А не боишься остаться с глазу на глаз со страшным созданием тьмы?
– Или просто ты сам опасаешься оставить меня с ним наедине? – уточнил Ван Ален. – Не переживай. Если он не начнет глодать мою ногу, я на нем ни шерстинки не трону.
– Слишком костляв на мой вкус, – холодно улыбнулся Хагнер, и охотник нахмурился:
– Дед тебя не порол, видно. Не вынуждай меня браться за твое воспитание.
– Не сожрите здесь друг друга, – почти всерьез попросил Курт, с усилием поднимаясь, и осторожно, словно налитую до краев миску, понес себя к лестнице.
Отдых и вправду был необходим, это ощущалось каждой частицей тела, которое словно сжимал кто-то в горячем, как сковорода, кулаке, и дурнота, которую прежде можно было хоть как-то игнорировать, сейчас одолевала уже неотступно и упрямо. На постель он упал, не раздеваясь; жаровню в комнате никто не нагревал, однако холода сейчас не ощущалось – собственный жар с каждой минутой лишь умножался. Дремота подступила тяжело и вязко, не давая погрузиться в сон до конца; туманные образы, в том числе и уже неизменное видение горящих стен старого замка, подступающих все ближе, приходили и оставались рядом вместе с вялым, но вполне осознаваемым ощущением яви вокруг, и полуспящий мозг успокаивал сам себя, поясняя телу, что привычный кошмар порожден болезненной горячкой. Реальный мир таял нехотя, отодвигаясь шаг за шагом вдаль, и нескоро пришел настоящий сон, теперь без видений, поглотивший целиком и измотанное тело, и утомленный разум.
Долгим сон не был; это Курт осознал, когда чья-то рука, взявшись за плечо, настойчиво вытянула его в реальность. Лицо Бруно, склонившегося над лежанкой, выражало смесь тревоги и испуга, и в голосе было явственное напряжение.
– Ян не хотел тебя будить, – сообщил он, когда Курт тяжело сел на постели. – Но я думаю, надо. Амалия заперлась в комнате и не отвечает. Ключи от всех комнат ты у хозяина отнял, где они, я не знаю, и если ты сейчас не появишься, они сломают дверь.
Остатки сна улетучились разом, и теперь слышно было, как в отдалении, из недр трактирного коридора, доносится бесцеремонный, явно уже ногой, грохот в доски двери и требовательный голос Ван Алена.
– Останови их, – коротко велел Курт, поднимаясь. – Я буду.
Помощник молча кивнул, устремившись прочь из комнаты почти бегом; он встряхнул головой, сбрасывая последние обломки сонливости, и влез в сапоги, отмечая, что при наклоне не закружилась голова, а одолевавшая его тошнота отступила совершенно. Охотник был прав – короткий и не слишком здоровый сон все-таки явно пошел на пользу…
В коридоре столпились все, даже Берта Велле с красными, точно у чахоточной, глазами стояла чуть в стороне от двери, глядя на створку с обреченным ужасом и зажав ладонями рот, быть может, чтобы не закричать от того, что увидит внутри. Хагнер и Ван Ален у порога обернулись, когда Курт окликнул охотника, и тот поморщился:
– Я ведь говорил ему – не будить…
– Чушь, – еще хрипло со сна оборвал Курт, доставая связку ключей. – Если что-то происходит, я должен знать об этом.
– Здесь не происходит, здесь уже произошло, и твое присутствие вряд ли что-то изменит. О последствиях я рассказал бы, когда ты проснулся б.
– Ты думаешь… – тонко прошептала Мария Дишер, прижавшаяся к стене, – ты думаешь… она что-то сделала с собой? Чтобы волку не попасться?
– Вполне в духе ситуации, – хмуро согласился охотник. – Этакий выход из безвыходного положения.
– Пустите, – потребовал Хагнер, когда ключ повернулся в замке, и Курт перехватил его за локоть.
– Стой, – приказал он твердо, отодвинув парня назад, и, распахнув створку, замер, не войдя внутрь и слыша внезапную тишину вокруг.
– Вот дура… – во всеобщем молчании чуть слышно проронил Ван Ален.
Внутри царил уличный мороз; на изголовье кровати скопилась тонкая снежно-ледяная полоска, пол перед окном побелел, а подоконник зарос пышным сугробом, наметенным вьюгой сквозь голое окно. Ставня, выкорчеванная из проема, стояла у стены рядом, позволяя ветру разгуливать по совершенно пустой комнате.
– Что это еще за черт? – растерянно проронил Карл Штефан, заглянув через плечо рыцаря, заграждавшего ему видимость. – Где она? Ее… что – вытащили через окно?
– Она сама вылезла, идиот – не видишь, рама снята! – со злостью отозвался охотник, прошагал к окну и, ладонью сметя слой снега, потянул за веревку, укрепленную так же, как, наверное, это делалось в прежние ночи.
– Ерунда какая-то… – оторопело произнес рыцарь.
Неподвижно стоящий Хагнер, лишь теперь очнувшись, вздрогнул, точно от удара, и вбежал в комнату, бросившись к окну; Ван Ален ухватил его за плечо, не дав высунуться наружу, и, резко отшвырнув назад, повысил голос:
– Не лезь; что ты там хочешь увидеть? Как она бродит по сугробам под стенами? Ее здесь нет.
– А где же она? – проронил торговец, отступив от двери подальше в коридор. – Зачем это она? Неужто сбежала, сына бросив?
– Да ну, – с сомнением возразил Карл Штефан, глядя, как охотник, обрезав заледеневшую веревку, вклинивает раму окна обратно. – Не полная ж она дура. Середина дня, никак не успеть добраться до жилья. И вещи вон стоят… Слушайте, но не по нужде ж она через окно полезла?
– Все вон, – тихо приказал Курт, и тишина воцарилась снова, сдобренная оскорбленно-растерянным взглядами. – Выйдите, – повторил он. – Все, кроме Яна и Макса.
