Санек тихо кашлянул в кулак, что означало приказание возвращаться к генеральной линии процесса. Стоит Насяеву или кому-то еще спросить, зачем нужно было подменять саломарскими чудо-минералами шедевры Суо, и запретное слово «шпионаж» сорвется у кого-нибудь с языка. Тогда Санек получит по шее от еще более серьезных людей, а всем присутствующим принудительно подчистят память. Говорят, от этой гадостной процедуры здорово болит голова. Но те, кто находился в допросной, скорее всего, уже сами придумали себе самые невероятные методы использовать копирующую способность камешков и удивительную ловкость их тонких лапок, поэтому не сочли нужным задать неудобный вопрос.
— Знаете, Шатов, я принимал вас за более здравомыслящего человека. — Профессор Муравьев продолжал успокаивающе похлопывать жену по руке, но в его лице не было и следа нежности. Его кустистые брови воинственно топорщились, а глаза сверкали. — А вы занимаетесь тем, что пугаете беззащитных женщин, строите возмутительные догадки и показываете фокусы с инопланетными приспособлениями. Как биолог, уж извините, не поверю, что это может быть живое существо. Я не вижу логики в вашем рассказе. Какая может быть связь между смертью саломарца и этим делом о подмене гобеленов, даже если Паша действительно замешан в этом? Возможно, он по ошибке взял не тот футляр, забирая свои картины из музея. В чем вы его обвиняете? В чем связь этих двух преступлений? Разве только в том, что и камни, и мертвый дипломат прибыли с одной планеты.
Я посмотрел на профессора с некоторым удивлением. Только что ему рассказали о том, как его друг и коллега подставил его жену, совершил кражу и отдал журналистам на растерзание его самого, а несчастный наивный Муравьев все еще защищает товарища. Я невольно подумал, что не зря газеты делают из Валерия Петровича ангела. Человек с такой наивной и чистой душой не мог дожить до своих лет и не попасть в лапы какому-нибудь Насяеву. Да он взмахнет своими кустистыми бровями и полетит, настолько он прост.
— Я отвечу вам, мой дорогой профессор, — заметил я, пристально глядя в центр его широкого, изрытого крупными порами лба. Кто-то говорил мне, что от этого человек чувствует себя неуютно. Пусть уж лучше Валерий Петрович смутится, чем продолжит оправдывать этого Иуду-Насяева. Стоило мне об этом подумать, как Муравьев заерзал на стуле. — Прежде всего, необходимо отметить самое важное, а именно: что смерть саломарского дипломата не была несчастным случаем и трагическим стечением обстоятельств. Это было давно и хорошо спланированное убийство.
— Кто же, интересно, по-вашему, убил консула? — Профессор Насяев держался очень неплохо и даже казался уверенным в себе. Однако мне предстояло разочаровать его.
— Вы, профессор, — воскликнул я, словно экзаменатор, добившийся от недалекого ректорского сынка какого-то невразумительного, но слегка похожего на правду ответа, за который можно наконец нарисовать трояк и отпустить страдальца с миром. — Вы. И сделали все, чтобы и мы, и пресса, и все заинтересованные в этом деле поверили, что убийство совершил ваш друг, профессор Муравьев.
— Паша?! — Муравьев поднял глаза на друга. Он выглядел таким униженным и раздавленным, что я пожалел, что Санек не отправил его домой. Насяев не ответил ему, только отвернулся и поджал губы.
— Они говорят правду? — прошептала Ирина Алексеевна и, тоже не дождавшись ответа, прижала к губам платок. — Мы считали тебя другом, мы доверяли тебе, Пашенька. Что же мы такого сделали, что ты так поступил?
— Вы доверяли ему, — отозвалась вместо Насяева Анна. — Вы впускали его в дом, а он скопировал вашу музейную карту, Ирина Алексеевна, и воспользовался ею, чтобы попасть в отделение запасника, где хранились гобелены. Он попросил о дружеской услуге вашего мужа и манипулировал им, заставив выстрелить в саломарского дипломата.
Насяев наконец повернулся к собравшимся и отрицательно покачал головой.
— Я не подстрекал Валеру, — проговорил он. — Как бы вы ни пытались оклеветать меня перед моими друзьями, я ничего этого не делал. Я просто попросил друга о помощи.
— Тогда почему вы оставили ему переводчик со второй саломарской версией, ведь на тот момент у вас уже стояла восьмая? Вы сами упомянули об этом. Мой дядя Катон Шатов подтвердил, что подарил вам эту разработку, как только закончил. Вы сделали это для того, чтобы Валерий Петрович не смог получить адекватный перевод вашего разговора с Раранной. Услышав о покушении на президента, он, и без того взвинченный вашими рассказами о саломарцах, выстрелил в консула. Но не убил его — консул остался жив и даже просидел некоторое время в вашем доме, пока вы отвозили Валерия Петровича к нему домой и уговаривали ничего не рассказывать.
— Пусть, — воскликнул Муравьев, — пусть Паша подстрекал меня. Он знал, что я считаю негуманоидов опасными, и заставил бояться саломарцев. Пусть он вынудил меня выстрелить, но стрелял-то я! И Раранну убил я! Я убийца!
— Не торопитесь, Валерий Петрович. Я расскажу вам, господа, как все произошло на самом деле. Поправьте меня, Павел Александрович, если я ошибаюсь. Вы действительно подружились с консулом. Но не он придумал инсценировку покушения. На такие вещи не слишком интеллектуально одаренные саломарцы неспособны. Консул не отличался особенным умом, поэтому не заметил нестыковок в вашем плане. Вы уверили его, что напуганный и мучимый совестью Муравьев станет пешкой, которой вы пожертвуете, чтобы убрать с политической доски консула Аграву. Раранна разыграл собственную смерть, дождался, пока вы отправите профессора Муравьева домой, а после вы вместе двинулись в космопорт, где консул, ничего не подозревая, загрузился обратно в аквариум. А вы приложили пистолет к его голове и выстрелили.
Я говорил все быстрее и быстрее, опасаясь, что в любой момент Санек или Анна могут счесть, что я слишком заврался, и прекратить мою речь. Но я видел! Видел в глазах Насяева, что все произошло именно так. У меня была только журналистская интуиция, но отсутствовали доказательства. Лишь оставалась надежда, что группа, выехавшая на квартиру профессора, найдет пулю, а анатомы в лаборатории уже отправили анализ тканей вокруг раны на голове консула на почту Санька, и в этом отчете черным по белому указано наличие пороховых газов.
Санек бросил на меня строгий взгляд. Я замер, ожидая худшего, но он, словно прочитав мои мысли, лишь невозмутимо подключил свой карманный компьютер к монитору на столе и вывел на экран результаты судебно-медицинской экспертизы.
— Наши специалисты нашли второй раневой канал, — вполголоса подтвердил он мои догадки. — Пуля прошла насквозь, не задев жизненно важных органов саломарского посла. Он оставался жив еще тридцать-сорок минут после этого ранения, и регенерация тканей шла на максимальной скорости. Экспертиза также подтверждает, что выстрел в голову был сделан в упор.
— Вы убили инопланетное существо, доверившееся вам как другу, и спокойно смотрели, как ваш земной друг Валерий Петрович Муравьев мучается от осознания собственной вины, — продолжил я.
— Вы очень хорошо рассказываете, Носферату Александрович, — отечески улыбнулся Насяев, — сразу видно творческого человека. Но позвольте спросить, зачем мне нужен был этот спектакль? Ах да, — тотчас махнул он рукой, будто припоминая, — я собирался получить от Раранны обещание снабжать меня саломарскими, — он добродушно усмехнулся, — подельниками. Тогда скажите, зачем я убил Раранну? Ведь это лишало меня возможности пользоваться благами этой планеты.
